– Да уж, - протянул я глядя на хихикающую девушку, - не каждый день встречаешь человека цитирующего Ганса Йоста, тем более в России.

– И что в этом такого?
– Улыбаясь спросила она.

– У нас почему-то избегают литературы посвященной Гитлеру.

– При чем здесь Гитлер?
– Перестав улыбаться спросила она.
– «Шлагетер» про окупацию Рура.

– Правильно, - кивнул я, - но написал её Йост к дню рождения Гитлера и начинается пьеса посвящением: «Адольфу Гитлеру с любовью и непоколебимой верностью». А вообще фраза про культуру и пистолет не его.
– Я согнул руку в локте приглашая девушку снова взять меня под руку.

– Кому эти слова только не приписывали.
– Продолжила она дуэль эрудитов принимая мое приглашение и мы возобновили прогулку по выставке.

– Приписывали, - кивнул я, - но первый раз она встречается у Бальдура фон Шираха, главы «Гитлерюгенда».

– Так он еще и книжки писал?

– Пописывал, - подтверждаю я, - название книги в которой первый раз упоминается про культуру и пистолет не помню, но содержание такое, если интересно.

– Интересно.
– Быстро кивает Светлана.

– Это короткий рассказ, в нем Ширах просто описывает мальчика, сироту погибшего на войне солдата, он стоит у входа в театр и просит милостыню. К театру подъезжают экипажи, из них выходят веселые наряженные люди и проходят мимо его не замечая. На улице мороз, мальчик кутается в обноски, а мимо идут закутанные в меха мужчины и женщины. Спектакль заканчивается, толпа покидает театр и рассаживаясь по экипажам разъезжается, а у дверей театра лежит насмерть замерзший мальчик которого они даже не заметили. Заканчивается рассказ словами: «Когда я слышу «культура» - хватаюсь за пистолет». Вот так, - помолчав минуту заканчиваю я, - а «Шлагетер» Йост написал на 20 лет позже, в 1933 году.

– Не читала, - думая о чем-то своем тихо сказала она, - интересно, надо будет поискать текст.

– Да, к сожалению именно искать и, к еще большему сожалению, на русском найти точно не получится.

– Это меня не пугает, ich kann deutsch. Вот только непонятно, - продолжила она после небольшой паузы, - почему у нас остается за бортом немецкая литература хоть как-то связанная с нацистами? Почему её не переводят, не изучают, ведь, взять тот же Main Kampf Гитлера, что в нем такого? Да, евреев пропесочивает, но в магазинах полно современных книг антисемитизм из которых просто ручьем льется и ничего, печатают и продают, и никто истерик не закатывает.

– Возможно из-за того, что в литературе того периода не боялись называть вещи своими именами.
– Предположил я и с интересом посмотрел на собеседницу.

– Возможно.
– Пожала плечами Светлана и взяв меня под руку молча пошла вдоль стендов с картинами.

– Кстати, - прервал я затянувшееся молчание, - откуда у вас интерес к столь специфичной литературе?

– Да так, - она снова мило пожала плечиками, - у меня дед был писателем, во время войны оказался в Ленинграде, пережил блокаду и, уже после войны, написал рассказ «Голод».

– Не читал.
– Вставил я и чуть подумав добавил.
– И не слышал.

– А его не опубликовали, - вздохнула Светлана, - все документы изъяли, деда сослали. Из лагерей он не вернулся.

– Прости.
– Зачем-то сказал я притихшей девушке.

– Да ладно, - просто ответила она, - я не знала деда, и про его рассказ не знала. Как-то нашла в книгах его блокнот и.
– Она замолчала что-то вспоминая, я не мешал, просто шел рядом наматывая очередной круг по галлерее.
– Мой дед был знаком с Панфиленко, тогдашним прокурором Ленинграда, и через него имел доступ к некоторым сведениям на основании которых и написал свой рассказ.
– Она замолчала и, мне показалось, поёжилась.

– О чем?
– Не вытерпело моё любопытство. Она грустно посмотрела на меня и неохотно ответила:

– О канибализме во время блокады.
– Выдохнула она и, собравшись, выпалила.
– Ты не представляешь, что там творилось! Даже доступные сейчас цифры ужасают, а они занижены в десятки раз! Женщины ели своих детей, с улиц подбирали и ели трупы, на рынках человеческое мясо лежало открыто и стоило дешевле хлеба! Некоторые открыто говорили, что до голодных бунтов не дошло только из-за человечины. При этом людоедство упоминалось только в закрытых справках под грифом «Секретно», даже отдельного наказания за него не было, все шло по статье «Бандитизм», то есть даже не всех расстреливали! Реально только одного из шести, остальных в ссылку. Недовольных партией вообще и Попковым в частности и то чаще к стенке ставили.
– Она замолчала, резко, даже зло замолчала.

– Тяжелое чтение для девушки.
– Неожиданно для самого себя вслух сказал я и немедленно извинился.

– Нет, не стоит.
– Она грустно улыбнулась.
– Еще я в дневнике деда нашла ссылки на какие-то документы и под ними вывод, что блокады Ленинграда со стороны немцев вовсе не было.
– Она замолчала и посмотрела мне в лицо ожидая реакции на такое заявление. Нарочно никак не отреагировал.
– Да, немецкой блокады не было, - видимо удовлетворившись продолжила она, - была сталинская блокада непокорного города. Сталин специально велел пустить немцой к Шлиссенбургу, разрешил им замкнуть кольцо блокады.

– Зачем?
– Невольно перебил я и снова извинился.

– Пф! Это выгодно.
– Выдала ответ Светлана, словно само собой разумеющееся.

– И в чем выгода?

– Во-первых растянулась линию фронта.
– Начала девушка.
– Во-вторых блокадой были скованы существенные силы наступающей армии. Ну и третье - Ленинград всегда был оплотом ненавистной Сталину интеллигенции, а тут такая возможность, передавить всех чужими руками.

– Как интересно, - я резко поменял тему неприятного мне разговора остановившись около первой попавшейся картины, - кирпич и шуруп.