Шрифт:
– Константин Сергеич, друг любезный, будь добр, разузнай, что за человек его держал в руках, вы ведь мастера по пальцам человека узнавать!
Струцкий осторожно взял стакан салфеткой и расшаркался
– А как же, система новая, патентованная, но пока ни одного сбоя не было, лучше, чем по фотографии определяем, кто есть ху.
– Ты что это, Константин Сергеич, английским занялся? А толку? – латынь учи или нахуатль, а английский нам не к чему.
Струцкий замялся
– Шекспира прочитать хочу. Был в Англии такой писатель, да на русский еще весь не переведен, а писателище замечательный.
Руднев махнул рукой
– Выйдешь в отставку – хоть Шекспира, хоть вампира, переводи, а мне сейчас, того, кто из этого стакана пил, найди да выложи.
Руднев насторожился. Давно знавший Ивана Андреевича он не мог не заметить в нем решительных перемен. Быть может боярин Иван давно сидит в одном из папских замков, клопов кормит, а этот с лысиной – ловкий двойник-иезуит, подставленный Папой, чтобы втянуть русских в крестовый поход. В то, что Иван Андреевич с легкостью втянет Республику, в непонятную и бесцельную войну, Рудневу не верилось.
Лазарет.
Джакар лежал на керамической плитке пола в душевой греческого крейсера, переоборудованной во время боя в лазарет. Вокруг в полутьме, еле освещаемой люминесцентными лампами, как в аду ворочались, стенали и кричали люди. Пахло кровью и гниющим мясом, ежеминутно санитары подхватывали тяжелораненого и уносили на полотне носилок в операционную. Обратно возвращали не всех. Наконец очередь дошла до Джакара. Врач осмотрел его и удивленно показал на ноги, что-то лепеча по-своему.
– Я не понимаю вас. – Ответил ему Джакар. Врач наморщился и с трудом, потешно коверкая слова, перешел на русский.
– Как вас зовут? С какого вы корабля?
– Я Сергей Войнин, помощник русского посланника. – Не поморщившись соврал он – И уж извините ради бога, не имею права разглашать информацию о своей деятельности.
Грек постоял, переваривая, видимо смысл русских слов и снова указал на ноги.
– У вас как я понимаю, сегодня не было ранения?
– Нет. Меня смыло волной, а я, знаете ли, на протезах, протезы потерял в море.
Врач внимательно осмотрел культи ног – Хотел бы я увидеть ваши протезы. У вас ни малейшей натертости, какими протезами вы пользуетесь?
Джакар отмахнулся – Не знаю. Какие прописали – в тех и хожу. Когда меня переправят на русский корабль?
Врач замахал руками
– Сейчас нет времени заниматься вашей перевозкой. Ранеными мы будем обмениваться уже в Кноссе, куда идет наша эскадра. Потерпите день-другой, наш крейсер сильно пострадал во время боя, ваш тоже, так что скорость у нас посредственная.
– Папские броненосцы тоже идут в Кносс?
– А куда же им идти? Наш посланник Палеолог открыл объединенному флоту гавани Крита – там и будем ремонтироваться. А зачем мы ввязались в эту передрягу, вам посланникам да их помощникам знать лучше. Наше дело – вам вот – врач показал на ноги Джакара – ноги пилить, да руки вправлять.
Не попрощавшись, грек перешел к следующему раненому, и, осмотрев его, вызвал санитаров с носилками. Джакар откинулся на холодную плитку и лежал, рассматривая обгоревшие пузыри краски на потолке. Кто-то судорожно хватал его за плечо. Джакар откинул руку, но из полутьмы раздалась русская речь
– Браток, погоди, браток, я моряк русский.
Джакар привстал и обернулся. К нему подполз раненный моряк с забинтованной головой и волочащейся по полу штаниной.
– Помираю браток, - кричал тот, - дай к тебе переползу – среди своих все умирать легче.
Джакар подвинулся, пропуская моряка. Тот сел и протянул ему крепкую продубленную руку.
– Жми краба, братишка.
Джакар пожал ему руку, тот тряс ее и представился.
– Я Степан Кузьмин, сигнальщик с «Николы». А про тебя слышал счас – посольский ты?
– Ага. – Джакар отвечал нехотя, боясь, что матрос уличит его во лжи. Но матрос просто радовался соотечественнику и доверительно рассказывал про то, как был смыт волной в море.
– Сейчас бы на «Николу», братишки бы обрадовались. – Мечтал моряк. Джакар посмотрел на него – по лбу катились крупные капли, перебинтованная культя левой ноги кровилась.
– А что, может мотанем? – спросил он его не то в шутку, не то всерьез.
– Ты что, контуженный – удивился матрос. – У нас с тобой на двоих одна нога!