Надо было вступить с чего-то менее абсурдного, но Я пытался

быть искренним.

В любом случае это в стиле моей жизни.

Глава 2

Вход, где Выход

Я всегда плохо учился.

Я не глупый, просто требую индивидуального подхода.

Не то чтобы Я был тугодум или что-то такое. Просто если

бы учитель был мне интересен как человек или приятель,

Я бы непременно понимал его предмет. Но, к сожалению,

мне не были интересны учителя. Даже когда они пытались

поладить со мной, рассказывали про свою молодость и казались

своими в доску, Я прекрасно понимал, что мне дарят

эти улыбки в надежде, что Я начну соображать, как решать

эти чертовы уравнения и дробить дроби.

Может быть, в этом и есть главная трагедия нашего поколения

— слишком много этой дешевой радости. Так много

радости, что хочется разреветься.

И учителя — никогда не знаешь, на чьей они стороне.

Они оставляют тебя после уроков из-за того, что им так

одиноко и домой идти совсем не хочется, но тут же понимаешь:

все, что им нужно, — это твои страдания, детские слезы

на учебнике географии. Я раскусил их еще в первом классе.

Они были слишком нервные, обвиняющие, перемазанные

мелом, с плохо пахнущим ртом. Да и школа как таковая

мне напоминала приют для душевнобольных. Ты должен

быть частью некоего общества, а если оно тебе противно

и ты его сторонишься, то все считают тебя странным и мажут

твой портфель дерьмом. На протяжении всей своей

жизни Я часто задаю себе вопрос: «Какого полового члена

Я должен ладить с обществом, его частью и присущей ему

дебильной ячейкой?»

С самого детства нас готовят выйти в люди, даже не спросив,

нуждаемся ли мы в этом.

Родители отдают свою дочку в балетную школу, чтобы

она выросла стройной и грациозной как лань, а девочка тайком

мечтает летать на аэроплане и фотографировать пигмеев.

Такое может быть. Или мальчика отдают в военную

школу, чтобы он стал военным, как его отец, а он панически

не любит людей, войну и идеи своих родителей. Он оканчивает

школу, но не становится военным, а устраивается егерем,

строит дом в лесу, селится там с собакой, жарит мясо

и смотрит в окно. Я столько раз думал об этой до кретинизма

нелепой проблеме детей и их родителей.

Теряюсь в догадках, как себя вести, чтобы мой ребенок

не рос с искореженными мечтами и желанием воткнуть мне

отвертку в башку.

Да хранит меня Януш Корчак!

Я не могу сказать, что у меня не было детства и Я был всячески

забитый и несчастный, но Я уверен, что есть люди, которые

непременно бы вам сказали, что Я рос именно таким.

Может, все дело в фантазии.

Когда мне было плохо или скучно, Я всегда себе что-то

представлял.

К примеру, Я бегу по ступенькам, наверх, неважно где —

и начинаю представлять, как ступени рушатся, а Я прыгаю

по обломкам как очень ловкий ребенок-ниндзя. Или лежу на

постели, и вижу, как летят за окном облака, и представляю,

что они стоят на месте, а дом, где Я нахожусь, летит. Я так

ловко себе представлял такое, что пару раз меня даже чуть

не стошнило от турбулентности.

Все время себе что-то представлять — это верный путь

к тому, чтобы однажды свихнуться. Я не хотел бы быть сумасшедшим,

хотя иногда хочется. Особенно когда скучно

и вокруг тихо и душно.

Обычно меня посещают мысли о том, что неплохо бы

сбрендить, когда Я нахожусь в общественном транспорте

или еду в лифте торгового центра. У меня аж скулы сводит,

как представлю, что это тихое место, где ходят потребители,

обыватели и просто люди, взорвалось бы воплем из моего

горла.

Я размеренно прыгаю в костюме суровой панды, пою или

мирно лежу на полу. Но мне почему-то стыдно о таком думать,

как будто окружающие знают, что Я задумал, и не готовы

принять этот отжиг.

Может быть, они правы. Хотя, богом клянусь, в моей крови

все-таки хаос. Окажись Я в волшебной стране, то недолго

бы плясал с кубическими существами вокруг их карамельных

домиков. Потому что, когда все чинно и типично, на каком-то