все это? Они рисуют углем, мелом на асфальте, спермой

под флюоресцентом, собирают картины из стекол, пуговиц

и скрепок. Одни вбивают гвозди в стену, другие собирают

трехметровых медведей. Каждый хочет оставить свой

след — след уникальности. Искусство давно уже превратилось

в цирк и вовсе не скрывает этого. Это как в той истории,

когда Академия искусств Манчестера отобрала из 1000 картин

лучшие 150, а в топе стоял рисунок детсадовского ребенка,

отправленный в шутку его матерью. Оглянись, мой друг,

промотай эволюцию. «Натюрморт» был изначально «Ванитас

». Центр композиции украшал человеческий череп с гнилыми

фруктами и померкшими цветами. Все, что могло бы

ткнуть нас мордой в утекающее время и неизбежную смерть.

Стоит ли размышлять, почему сейчас мы имеем то, что имеем?

Послания стерты, утрачены, и эту опухоль уже не вырезать

— лишь ампутация. Это похоже на бред, но мне ли не

знать, что в бреду почти всегда таится истина.

Я был обескуражен. Этот размалеванный человек будто

удобрял посевы давно прораставших во мне сомнений.

И Я сказал:

— Я просто считал, что наша планета — маленький серый

шарик и каждый человек, обладающий талантом, обязательно

разукрасит свой клочок земли. Вот и все. Возможно, времена

Модильяни и Брака прошли, но Я против разрушений.

Действие всегда имеет противодействие. Это, мать его, закон.

И всему нашему и этому обществу нужно перестать рубить

сплеча. Посмотри, вы ходите по книгам. По книгам, что

взрастили не одно поколение. О чем тут можно говорить?

— Я знал, что ты не поймешь, пока сам его не услышишь.

Искусство! Ты хочешь встретиться с ним лицом к лицу и задать

все интересующие тебя вопросы? НЕТ, ты не хочешь.

Так сажают на иглу. Так делают первый шаг, ведущий вниз.

Возьми Джейн и уходи отсюда. Это все чертов карнавал.

— Флойд? Это мощнейший галлюциноген. Я растворю его

в твоем стакане, и на несколько часов ты станешь потерян

для общества и всего земного. Твое сознание расширится,

и ты узришь нужное — «настоящее искусство», подлинное,

мудрое и жаждущее скоропостижной гибели.

Это как контракт с Дьяволом. Да, Я могу уйти. Я смогу

просто уехать с Джейн и ничего ей не рассказывать. Но что,

если он говорит правду? Нет, не верь ему. Ну что же, чего ты

мешкаешь? Что бы сказал Мартин… Что бы он сказал… Не

могу представить. Мы хотели раздвигать горизонты, нестись

воздушным змеем и не бояться. Так несись и не бойся!

Однажды Микеланджело изрек: «Внутреннего порядка

нельзя достичь, пока и в жизни, и в искусстве не подойдешь

к самому краю». Уже хватит болтать ногами, время прыгнуть

вниз. И Я сделал это. Выпил все до капли, и теперь превращусь

в фарш. Мое сознание начнет троиться, затем четве

риться, и само существование сольется в микс. Еще можно

выблевать все это, промыть глотку, желудок и свой чертов

мозг, что постоянно допускает оплошности. Но ставки приняты,

ставок больше нет. Я больше не пойду по книгам. Клянусь

себе, что не встану из-за этого стола. Клянусь, будто это

самое интересное занятие в мире.

И вот начинается. Начинается со стола, за которым сижу.

Эти маленькие узоры — текстуры дерева, они плавно смешиваются,

как акварель в воде. Как акварель в воде, подумать

только.

Боже, какой Я идиот и ты тоже… Поднимаю глаза, но напротив

меня — пустующий стул.

Куда делся этот чертов Фабио? Может быть, Я его выдумал.

Это кажется фантастически остроумным, и Я хохочу во

все горло. Выдумал его, подумать так-так. Мне хочется кричать

— даже не кричать, а вскрикивать в такт этой музыке.

Я все же встаю из-за стола.

Знал, что встану, но до конца себе не верил. Господь с тобой.

Что же ты наделал?

Что-то прыгает и мечется перед моими глазами, словно насмехаясь.

Мне хочется ударить это.это.это.это.это.это.это.это.

Я машу руками, но промахиваюсь. Книги и вся эта макулатура