Тогда в нашей семье родился мой младший брат, и это

было особенно важно.

Никогда прежде Я не видел маленьких детей так близко,

не трогал их и даже не догадывался, как от них пахнет

чистотой. Я совмещал хождение по концертам с первыми

шагами столь близкого мне существа. Я люблю детей.

Наверное, Я буду хорошим отцом, который только слегка не

в себе.

Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что в те времена

Я был поганым отбросом, прожигающим свою жизнь в рванине.

Я всегда любил мерить маски, но при этом старался оставаться

собой и в себе.

Может быть, поэтому Я так люблю свою куртку.

Она говорит, что не нужно меняться и прятаться, достаточно

просто надеть капюшон.

Короче, мой подростковый максимализм, или как там говорят,

— он требовал стать рок-звездой. И, если говорить откровенно,

Я не знаю, зачем мне это было так необходимо.

Может быть, это тупое самоутверждение, а может, Я, как

и большинство, думал, что музыка есть моя жизнь. Хотя по

большей части мне приятней тишина. Тишина без тиканья

часов.

Самое забавное, что мы все-таки собрали свой квартет.

Это было очень здорово, потому что у тебя еще щетина толком

не растет, а ты уже вроде что-то собрал.

Музыка наша была тяжелая и местами примитивная

с текстами о разбитом сердце и всей этой битве полов. Это

действительно очень смешно, так как жизнь толком еще не

прожита и говорить со сцены вообще-то не о чем. Но любви

все возрасты покорны, и, значит, можно петь о ней.

Песни писал Я. Пел тоже Я. Мартин у нас был чем-то вроде

второго вокала, но того, который злой и все время кричит.

Например, была у нас одна песня — «Ангел», тоже про

любовь… И вот там Я пою, вроде как красивым голосом:

«Вырву сердце с корнем…»

А потом Мартин кричит: «Мы все равно все сдохнем!»

Короче, это было веселое и шумное время.

Но почему-то Я не очень люблю пересматривать записи

с наших концертов.

И вроде музыка ничего, и одеты мы более-менее, но все

равно смотреть не могу.

Чувствую себя каким-то ненавязчивым идиотом.

Вот именно тогда, когда мы были еще подростки и ко

всему восприимчивые, в моей жизни и появилась ДевочкаРадио.

Она переехала в наш город со своими родителями.

Это было очень похоже на какое-то затертое кино: красивая

и одинокая девушка в чуждом ей городе, а Я такой непонятый,

еще с длинными волосами и своей рок-группой.

Мы познакомились с ней, когда Я уже научил своего брата

ходить, и он ходил сам.

Мы гуляли на детской площадке, точней, он гулял, а Я сидел

на лавке.

И вдруг внезапно появилась она и села рядом со мной.

Очень рядом.

А она еще такая красивая, а Я вроде как с девушками не

особо, точнее, тогда вообще не совсем. Короче, Я излучал

целомудрие, неопытность, и вообще непонятно, зачем ей

сидеть так рядом со мной. Ох и волновался Я. Самое такое,

что волнуется обычно человек, когда что-то должно решиться

или человек перед ним особенно важный. А ее Я вообще

впервые видел, и тем более Я целовался в те времена только

один раз — с одной девочкой в лагере, и то, по-моему,

случайно. И вот все эти воспоминания в голове крутятся,

а Я сижу с ней на лавке и волнуюсь. Да, Я даже губы грыз.

Я бы закурил, но не хотел, чтобы мой младший брат видел.

И тут она мне говорит:

— Меня назвали ведьмой.

А Я сказал:

— Что?

Причем ответил сразу же, как кретин, будто ждал, что она

спросит.

— Я покупала в магазине минеральную воду, а дети закричали:

«Ведьма!» И отпрыгнули от меня.

Я зачем-то тогда сказал:

— Чертовы дети!

Хотя, по сути, так не думал.

Это все от нервов. Говорю «чертовы дети» и губы грызу,

как неврастеник.

Девочка-Радио была с очень большими зелеными глазами.

Я никогда глаз-то зеленых не видел, а тем более таких

больших.

Она была чрезмерно готичной.

Я не совсем в то время знал эту субкультуру — готов —