себя. Он хочет изменить мир, но не меняет лишь потому, что

сомневается или занят чем-то поважнее.

Творцы — эгоисты, и это нормально. Создаем лишь то,

в чем нуждаемся лично.

А от таких, что все «делают для народа», нужно держаться

подальше.

Быть может, это мое кредо — потрошить чужие идеалы.

Классно сказал.

Но Я забылся, сейчас Я ведь только начинаю рисовать,

помните?

Может быть, это выглядит неубедительно: запуганный

мальчик запирается дома и начинает самоанализ посредством

рисования. Но поднимите руку хоть один, кто не рисовал

в тетради на лекциях. Это тоже своего рода наметки в вашем

мозгу, дабы переварить проповедь Ганнибала-лектора.

Я начал переносить свое внутреннее состояние на бумагу.

Знаю, гадко звучит.

Я делал это уставшим, белым от кофеина и тускло-фиолетовым

от постоянных пересыпов. Мои рисунки не пахли

шедеврами. Конечно, Я неплохо рисовал — девочкам лет

четырнадцати однозначно бы понравилось, но разглядеть

в этом что-то необычное, струящееся полетом идей и внутренним

посланием, можно было разве что под ЛСД. Я изучил

чудовищные километры художественной литературы,

эволюцию живописи от Грюневальда до Лихтенштейна. Стили

и техники, всевозможные биографии, шедевры и редкостное

дерьмо. Восславим Google! Впервые Я чувствовал, что

Интернет — это не только океан разнокалиберного мусора

и пустых знакомств. Меня действительно волновали слуховые

галлюцинации Винсента и наблюдения Леонардо.

Мои родители не слишком-то разделяли эту одержимость.

Более того, моя мама была уверена, что Я сижу на каких-то

веществах, под действием которых и познаю живопись.

А меня удивляло, что раньше меня это не удивляло. Люди,

с которыми Я затрагивал культурные темы, шарахались от

меня как от прокаженного, стоило начать им вталкивать

свои домыслы о картинах Босха или рукоплескать трудоспособности

Микеланджело. Однажды к отцу пришли какие-то

его друзья-сотрудники. Я тогда только встал и вслепую заваривал

кофе. Внезапно они заговорили о музеях, искусстве

и о том, что есть еще повидать на земле. Какой-то нескладный

тип в очках отпустил глупую шутку по поводу художников-

импрессионистов.

Он сказал:

— Как по мне, так пусть лучше во всех этих центрах будет

висеть абстрактная живопись, брызги краски или простая

шпаклевка. Меня не раздражает смотреть на пятна. Другое

дело — чертов импрессионизм. Они сами не ведали, что выделывали.

Голова просто раскалывается, как взгляну на их

мазню!

В меня как из ружья пальнули. Не выдержав, Я вскрикнул:

— Как мазня?! Они ведь вложили туда сам воздух. Сам

мир, каким вы его, кстати, не увидите никогда. Они платили

своим здоровьем и рассудком.

А вы чертов циник, вот вы кто! И при жизни многие из

них отдали всё, не получив ничего, кроме насмешек и венерических

заболеваний. Теперь они светила. Гении.

А вы… Да пошли вы!..

Ледяная тишина залила собою кухню. У отца рот был открыт

ровно на пару грецких орехов, «ценитель» вцепился

в салфетку, как мальчик в волшебный билет на шоколадную

фабрику. Инстинкт самосохранения приказал мне удалиться

под гробовое молчание собравшихся. Я зря вспылил,

но слово не воробей. Стыдно перед папой, но, может быть,

стыд заставит меня тщательней прорисовывать детали.

Я сел за свой стол и судорожно начал бездумно что-то воспроизводить.

Спустя 20 минут, глядя на новорожденный рисунок, Я

осознал, о чем писал Леонардо: «Где дух не водит рукой художника,

там нет искусства».

Тогда Я многое понял. Просто рисуя, Я никогда не добьюсь

успехов. Даже если картинка будет глаз не оторвать.

Все дело в эмоции, в том, что кипит в тебе, когда ты рисуешь.

То, как ты первый раз поцеловал девочку, поехал на

велосипеде или передернул затвор. Ощущения, страхи, ненависть,

возбуждение. На секунду Я отмотал все прочитанное

и тут же осознал суть многих полотен. Это дневники. Без

разницы, написано ли это на заказ или нет, на стене или холсте,