В 1908 году меня представили ему как начинающего певца. Он отнесся ко мне очень благожелательно. К концу беседы я набрался храбрости и спросил его, как это так случилось, что он с таким голосом не удержался на казенной сцене. Он презрительно фыркнул: «Разве им нужны хорошие голоса? Им важно, чтобы певцы знали Пушкина». И я понял, что имевший хождение анекдот об имени ларинского садовника недаром связан с его именем.

Некультурных певцов с выдающимися голосами можно было встретить в халтурных труппах не так уж мало. Они-то и прививали массовому слушателю мнение о том, что «звучок» самое главное оружие певца.

2

Как уже видел читатель, Киев в 1903—1909 годах действительно представлял собой значительный музыкальный центр; здесь не только было кого послушать, но было и у кого поучиться. Первое место в музыкальной жизни занимало училище местного отделения Русского музыкального общества, вокруг которого сосредоточивалась лучшая часть музыкальной общественности. В его

<Стр. 82 >

жизни активное участие принимал директор местного отделения Государственного банка А. Н. Виноградский, образованный музыкант и талантливый дирижер. Класс рояля вели В. В. Пухальский и Г. К. Ходоровский — два педагога, давших блестящую плеяду пианистов во главе с Л. П. Николаевым. Пению обучали Брыкин, Гандольфи, Петц; оперный класс вели Лосский (или Брыкин) и Купер. Хоровое пение преподавалось бесплатно. Так же бесплатно обучались способные ученики, если они не располагали средствами на оплату уроков.

В частных школах музыкальных деятелей Лысенко, Лесневич-Носовой, Тутковского и других пению обучали Кружилина, Зотова, Сантагано-Горчакова, Камионский, Бочаров. Каждый из них мог похвастать выдающимися учениками.

В частности, Зотовой в музыкальных кругах ставили в большую заслугу то, что она воспитывала в своих учениках любовь к гармоничности исполнения. Очень способствовала ее репутации быстрая и удачная карьера ее ученицы Н. С. Ермоленко-Южиной, обладательницы выдающегося по красоте, объему и силе голоса.

Конечно, в этих училищах были на наш современный масштаб чрезвычайно куцые программы, конечно, смехотворными показались бы нам сегодня их условия работы, конечно, заботы об общем образовании, даже о знакомстве с гуманитарными науками, наконец, об устройстве воспитанников на работу не было, да в тех условиях быть и не могло.

Но для своего времени эти школы безусловно делали большое культурное дело.

Следуя духу времени, школы эти очень широко рекламировали свои методы.

Встречались и курьезные формы рекламы. Например: «Курсы драматического искусства и вокального мастерства. Подготовка к драматической или оперной сцене в шесть месяцев с гарантией».

Комментарии, как говорится, излишни.

Пению училось множество людей.

Персоналом музыкальных школ вокально-педагогические кадры Киева отнюдь не исчерпывались, в городе было немало и частных педагогов. Среди различных объявлений в местных газетах о том, например, что «швейцар предлагает для усыновления мальчика», или о том, что

<Стр. 83 >

«сбежал пойнтер, — кто поймает и доставит, получит двойную стоимость собачки», печатавшихся обычно на последней странице нормальным шрифтом, можно было прочесть и набранные петитом две-три строки такого содержания: «Преп. пения по усовершенствованной итальянской методе. Адрес...»

Фамилия преподавателя отнюдь не всегда фигурировала, но слово «итальянской» обязательно подчеркивалось.

Когда вы приходили по объявлению, дверь вам открывало лицо женского пола с недовольным и полуобиженным видом, приглашало вас «пожаловать» в святилище и исчезало.

Посреди комнаты стоял длиннющий рояль с усеченным, как бы обрубленным хвостом, нередко прямострунный. На нем две-три солидного возраста корзины с засохшими цветами и давно выгоревшими лентами, несколько старинных рамок, из которых на вас приветливо глядела молодая женщина в театральном костюме с одинаковым лицом в Аиде или Татьяне, Антониде или Джильде, Кармен или Полине. Тут же лежал альбом с серебряной дощечкой в углу переплета и еще какие-то реликвии, напоминающие давно прошедшие, и, может быть, совсем неплохие для обладательницы этих вещей времена. В двух шагах от рояля стояла небольшая этажерка с клавирами.

В каждом клавире лежали шелковые закладки между теми страницами, где начинались наиболее выигрышные арии. А на внутренней стороне переплета или обложки стоял столбик двойных цифр, указывавших, на каких страницах есть вокальная строчка той партии, которую обладательница всех этих древностей некогда учила,— косвенное, но вещественное доказательство ее равнодушия ко всему остальному, что в этом клавире напечатано.

Скрипела боковая дверь, и перед вами появлялась женщина лет шестидесяти-семидесяти при обязательно высокой прическе и кружевной мантилье на худеньких зябких плечах.

Хозяйка приглашала вас присесть и выслушать краткую историю ее былых успехов. Разговор велся по-русски, разумеется, но почти обязательно с примесью французских слов, поговорок и итальянских терминов или восклицаний, вроде «сакра мадонна!», «о, нуме!» и т. п. Мелькали имена Васильева и Леоновой, Лодий и Медведева вперемежку с Патти и Котоньи, названия городов и перечень

<Стр. 84>

бенефисов, с которых героиню и победительницу уносили домой на руках. Если вы неосторожно упоминали, что вам кое-что из сказанного известно, старушка через каждые два слова озаряла вас улыбкой и прибавляла: