Уже 30 июля 1824 года Пушкин был отправлен из Одессы в Михайловское. Знал ли Пушкин о возможной роли де Витта в решении Воронцова о его высылке из Одессы? Ответ на этот вопрос, наверное, навсегда так и останется без ответа. Хотя можно предположить, что не знал, ибо впоследствии поэт нигде и никогда негативно не упоминает имя де Витта.

Итак, в декабре 1829 — феврале 1830 года в Петербурге происходит несколько встреч Пушкина с Собаньской. Это их последние встречи. Вяземский писал по этому поводу своей жене: «Собаньска умна, но слишком величава. Спроси у Пушкина, всегда ли она такова или только со мною и для первого приема».

К тому времени Собаньская уже знала, что Пушкин — знаменитый русский поэт, и попросила его написать ей в альбом стихи. Так появился один из шедевров пушкинской лирики — «Что в имени тебе моём?». Первая строка знаменитого мадригала весьма значима. Поэт спрашивает у красавицы, что значит для неё его имя, хотя ответ знает уже заранее…

Впоследствии композитор А.А. Алябьев (автор знаменитого «Соловья») положил стихотворение Пушкина «Что в имени тебе моём» на музыку. С той поры письмо Пушкина Собаньской стало популярным романсом.

В 1828 году Собаньская вместе с де Виттом появляется в Петербурге. 16 мая Пушкин читает своего «Бориса Годунова» у графини Лаваль, после чего воскликнул знаменитое: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Точный состав приглашенных на это мероприятие гостей неизвестен. Известно лишь, что гостей было довольно много и на читке присутствовали А. Грибоедов, А. Мицкевич. Теоретически у Лаваль вполне могли быть и де Витт с Собаньской: как-никак они оба хорошо знали и Пушкина и Мицкевича. Кроме этого есть и ещё одна причина, по которой находившиеся в тот момент в Петербурге де Витт и Каролина могли быть приглашены на читку драмы. Дело в том, что в набросках предисловия к «Борису Годунову» Пушкин дает следующую характеристику Марине Мнишек: «…это была странная красавица. У неё была только одна страсть: честолюбие, но до такой степени сильное и бешеное, что трудно себе представить. Посмотрите, как она, вкусив царской власти, опьяненная несбыточной мечтой, отдается одному проходимцу за другим… Посмотрите, как она смело переносит войну, нищету, позор, в то же время ведёт переговоры с польским королем, как коронованная особа, с равным себе и жалко кончает своё столь бурное и необычайное существование… Она волнует меня, как страсть. Она ужас до чего полька, как говорила кузина госпожи Любомирской». Но ведь «кузина госпожи Любомирской» не кто иная, как Каролина Собаньская. Так не с неё ли и писал в «Годунове» образ Марины Мнишек Пушкин (напомним, что Каролина состояла в родстве с родом Мнишеков), соединив воедино в нём всю свою страсть, горечь и обиду безответной любви? Поэтому прочтение драмы в присутствии Собаньской могло иметь для автора и свой подтекст. Иносказательно поэт сообщал прообразу своей героини, что не только разгадал её душу, но и запечатлел её на века в своем произведении.

Приехав в Петербург, граф де Витт устраивает своей возлюбленной салон. Каролина принимает гостей, музицирует, по технике игры не уступая знаменитой пианистке Шимановской, которая гастролирует в городе. Возможно, вспоминая ноктюрны в исполнении Собаньской, Пушкин в одном из стихотворений заметит: «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает».

Некоторые пушкиноведы считают, что вообще не стоило бы придавать слишком большого значения одесскому увлечению Пушкина Собаньской, если бы не письма, найденные во французских черновиках и написанные 9 лет спустя, 2 января 1830 года, когда Каролина вместе с де Виттом в очередной раз посетила Петербург. Эти письма однозначно показывают, что Каролина не была мимолетным увлечением поэта. К Собаньской Пушкин питал искренние и весьма глубокие чувства, а будучи отвергнутым, жестоко страдал.

В период этих встреч Пушкиным были написаны два письма к Собаньской. По признанию поэта, писал он Каролине потому, что ирония её не позволяет ему объясниться с ней при их свиданиях. Поводом к написанию первого из двух сохранившихся писем Александра Сергеевича к Королине было получение от неё записки, где она откладывала их встречу на один день.

Записка Собаньской не содержит никакой любовной лирики. Это вежливая записка другу, но никак не любовнику: «Прошлый раз я забыла, что отложила удовольствие видеть вас на воскресенье. Я забыла, что надо было начать свой день с мессы и продолжать его визитами и деловыми поездками. Я очень жалею об этом, так как это задержит до завтра удовольствие видеть и слышать вас. Надеюсь, что вы не забудете о вечере понедельника и простите мою назойливость, приняв во внимание чувство восхищения, которое я к вам питаю. К.С. Воскресенье утром». Слова Каролины о её «назойливости» и «чувстве восхищения» — лишь светский тон. При этом, читая записку, создается впечатление, что Собаньская совершенно уверена в том, что Пушкин придет, когда угодно, лишь только она его позовет.

В ответ Пушкин пишет: «…Вы смеетесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания; итак, я увижу вас только завтра — пусть так. Между тем я могу думать только о вас… А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор — прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика. Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время ещё продержится среди стольких опавших прелестей — а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, её боязливая рабыня, не встретит её в беспредельной вечности».

После этого Пушкин уже изливает свои чувства к Каролине в черновом письме. Каролина никогда не прочтет этого письма. Впрочем, для поэта, скорее всего, уже и неважно, ему просто было необходимо высказаться до конца.

Пушкин с тоской говорит об её насмешливости, столь характерной для Собаньской и столь нравящейся незаинтересованным людям, с отчаянием отзывается на её слова, что блаженство могло быть семь лет назад.

Собаньская как бы воплощала лаконично выраженный Пушкиным образ «кокетки богомольной». Её письма к приятельницам, к Бенкендорфу полны ханжества. Даже в коротенькой записке к Пушкину упоминается обедня (месса), которая ломает её планы на день. Пушкин в своем письме вспоминает, как она его «обратила в католичество». Выражаясь её языком, говорит он о «душах, ищущих друг друга в беспредельной вечности», но не выдерживает.

Из черновика письма поэта к Каролине: «Сегодня — девятая годовщина дня, когда я увидел вас в первый раз… Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что моё существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами, всякая другая забота с моей стороны — заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не умел насытиться. Рано или поздно мне придется всё бросить и пасть к вашим ногам».