В свою загадочную нетрезвость.

Костры живые горят доселе,

Где мы пожили, но не осели,

Вернувшись молча к родным пенатам,

Таким же точно огнём объятым.

Ни Бог судья нам, и ни апостол,

Мы самосуда хлебнули вдосталь,

Пожали то, что смогли посеять

Без контрибуций и без трофеев.

Кто был слабее – назначен в ощип...

На отголосках вчерашней мощи

Дворцы роятся и «першпективы»

Для слуг народа с партийной ксивой.

А мы не ходим по этим тропам,

Мы прячем в тину больные жопы

Иль проплываем линями мимо:

Короста эта неизлечима...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Помятою зрелою птицей,

Прорезав крылом облака,

Свободой пытаюсь упиться,

Былое продав с молотка.

Промокшие стены вокзалов

Привычно глотают грозу,

А мною давно пролисталось

Всё то, что творится внизу.

Я в мире подлунном крупица,

Я атом в молекуле дня,

Со мной ничего не случится

И не на что в жизни пенять.

Пороги, дороги, причалы,

Паромы, плоты, корабли,

К сердцам человеческим жалость,

Лиричный прилив и отлив;

Нагрузка на тело и душу,

Отброшенный детский девиз,

Способность игрушкой из плюша

Быть женщине ради любви...

Прости, человечное небо

Меня за случайный порыв

И за неожиданный щебет

В процессе всемирной игры!

И всё.

Отзвучала реприза,

В пике выхожу из прямой,

Рождённому ползать по низу

Пора возвращаться домой.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

По июню, вдоль межи,

Васильки стоят во ржи,

Собеседники поэта

До побега в кутежи.

Совершенно не смешно,

Киснет свежее вино,

Если меры не предпримешь,

Станет уксусом оно!

Жаль вино и васильки,

Оседлала боль виски,

Но для русского поэта

Все препоны пустяки.

Он берёт бутыль с вином,

Покидает отчий дом,

По просёлочной дороге

Мчится в поле босиком.

Все проблемы решены

Без влияния жены,

Обожающей дебаты

Из-за тёщиной спины.

Хорошо, аж спасу нет!

С неба лучезарный свет,

Вместо пошлого стакана

Пачка из-под сигарет.

Хлеб порезан на куски,

Пробуют его жуки,

Синие на жёлтом фоне

Разомлели васильки...

""""""""

Если не пляшется, не поётся,

Даже не блудится, чёрт возьми,

Значит, я своего иноходца

Загнал при общении с людьми.

Здесь бы голову свесить набок

Или волком выть на луну,

Или уйти в монастырь Ослябей,

Почёсывая сухарём десну.

Конечно, а как же иначе, фраер!

Тонкую томность души твоей

Даже моления не обыграют,

Не то, что вязкость других людей…

А жизнь проносится с шумом, с гулом

И в зад подталкивает: шагай!

И птицы посвистывают в июле

И любится с декабрём пурга…

Да ну вас, душевные переломы

С водочной горечью на губах! –

Прозрачно время у льдистых кромок

И в проруби не дерьмом судьба!

Опять карандаш побежал по строчкам,

И знаю я, кто накинул плед

Мне на плечи, чтобы я точку

Не ставил даже на этот бред.

А я не ставлю, прими за шутку

Мою дребедень о монастыре,

Сумевшем вынянчить Ослябю-малютку

Для схватки на Куликовой жаре…

«»»»»»»»»»»»»»

Сижу, прикованный к листу,

Держу в руках перо-скакалку,

Стихи швыряю в пустоту

И мне стихов своих не жалко.

Я их пишу уже сто лет,

Печатался и было время,

Когда ветра кричали: нет!

Готовой к выходу поэме.

Ветра я эти проходил,

Великие шагали сзади,

Мне прикрывая хилый тыл

От злых редакторских нападок.

Теперь другие времена,

Нет цензоров на запятые,

И некого послать мне на

За хлопоты свои пустые.

Пишу и складываю в стол

Продавленные сердцем строчки

И молча тискаю подол

У глупой музы-одиночки.

Она сознательно молчит