На усталого старика.

Не виновен старик в женитьбе,

Окрутил его знатный род,

Чтоб долги свои оплатить бы

За его генеральский счёт.

Молодая жена красива,

Офицеры толпой за ней,

Голубые глаза игривы,

Генеральские побледней.

Шут гороховый между юбок

Покрутился и выпал в крик,

Из фарфора гусарских трубок

Пепел гному за воротник.

Не трепи языком бездельно,

Не вываливай без нужды

Скаламбуренную прицельность

На заслуженные кресты!

Спит старик, завалившись в кресло,

Выпив полный бокал вина,

И флиртует вовсю невеста,

Впрочем, с ночи уже жена.

Тушит свечи дворецкий с носом,

Шут гороховый под столом

Сам себе задаёт вопросы,

Чтобы всех рассмешить потом.

Офицеры проходят мимо

Крепко спящего старика,

Начинается пантомима

Жизни, слепленной кое-как.

«»»»»»»»

Я могу быть вежлив изысканно

И могу быть предельно грубым,

Если вдруг поленюсь, не выскребу

У себя джентльменские трубы.

Дирижёр, властелин метафоры,

Наполняю себя сомнением

И коленом давлю на амфоры

С генетическим вожделением.

И размахиваю гиперболой,

Как весенней набухшей вербою,

Гротесково, но без надрыва

Проникаю в себя стыдливо.

Перекланявшись с дамой в розовом,

Прохожу в себя Каракозовым,

Перебросившись с дамой в бежевом,

Ощущаю себя невежею.

Рядом топчутся Карамазовы,

Но со мной они не повязаны

Мелкой сетью мещанских сплетен

При дневном или лунном свете.

Не двуличное состояние,

Не потребность в дешёвом трюке --

Это лично моё желание,

Мне упавшее прямо в руки.

Тот не вымучил и не выродил,

Кто не нюхал ни синь, ни пороху,

Не вживался собою в Ирода,

А слова понасыпал ворохом.

Справедливые и сердечные,

Но пустые они, беспечные,

По пыли, по грязи под шляпами,

Жёлтой сукровицей не ляпаны.

Я обязан жить на вулкане

И карабкаться вверх по склону,

Чтобы бомбы по филиграни,

Чтобы лава прожгла ладони.

Перевесив собой препятствия,

Пересилив свою растерянность,

Я над словом могу повластвовать,

Представляя всю жизнь феерией.

Я участник в любом движении,

Соучастник любых событий,

Не залеченный снисхождением,

Сытой вялостью не покрытый.

О высоком предназначении

Вслух не треплются даже гении,

Быть простым, как алкаш у пристани –

В этом тоже своя изысканность.

Джентльменство до первой ругани,

Где у барда язык обугленный

От сгоревшего междометия,

Если барда дерьмом пометили.

И не нужно кривляться в зеркало,

На надежду собой посверкивать,

Я поэт и моё значение,

Чтоб не камнями при прочтении.

Чтобы руку при встрече подали

Не за то, что растёкся одами,

За простое упоминание

О живущем в соседнем здании.

А иначе стихи не пишутся,

Разбегаются прочь метафоры,

Не ложатся в бумагу ижицы,

Спят с соседними каллиграфами...

«»»»»»»»

Никогда я стихи не шлифую!

Никогда я стихи не шлифую,

Написал и подбросил: лети!

Может, врежешься в душу какую

На своём беспокойном пути.

Что их дёргать вожжой под репицу,

По суфлёрски подсказывать роль,

Отведённую им на странице,

Где не я, а читатель король!

Пусть работают в смысле первичном,

А не в том, что потом навязал

Мне редактор из памяти личной,

Чёрт его бы за слабость побрал!

Не скрываю, пытался не раз я

Переглаживать их утюгом,

Но ломались лощёные фразы

Накрахмаленным дико бельём.

И теперь, заполняя страницу,

Я пускаю лететь напролом

Стихотворную вольную птицу

С произвольно торчащим пером!

""""""""

Ангел нежный, ангел белый

С человеческим лицом

Бог весть по какому делу

Залетел в мой старый дом.

В мягком бархатном наряде