Штурман Альфред Мухлер оглох, ослеп. Его лицо было мокрым — от крови, от слез, от

пота? Он не знал.

Он ощутил, как его толкнула сила, во много раз превосходящая человеческую, и

вышвырнула из дирижабля.

Он падал.

...— Очнитесь! О, сударь!.. Очнитесь!

Сквозь забытье Мухлер слышал женские голоса. В мутной пелене перед его взором

возникло лицо немолодой монахини.

— Где я? — прошептал штурман.

— Он пришел в себя! Он понимает! — обрадовалась монахиня и обратилась к

пострадавшему: — Вы в монастыре, дитя мое. Господь приземлил вас прямиком на

матрасы, которые мы разложили на земле для просушки. Однако вы сильно пострадали.

Сейчас сестра Беатриса посмотрит, какими переломами Господь покарал вас за участие в

этой бесчеловечной войне.

7 июня 1915 года, аэродром в Дюнкерке, 20 часов 30 минут

— Уорнфорд! Мы вас уже похоронили, дружище! — Этими веселыми словами суб-

лейтенанта встречали товарищи.

— Вопиющее нарушение дисциплины! Авантюра чистейшей воды, сэр! — Так

приветствовал молодого летчика командир эскадрильи. — Даже не представляю себе, как

вы мне все это объясните!

— Виноват, сэр! — Суб-лейтенант вытянулся. Его мундир был в пятнах, руки черны,

волосы немного обгорели, но глаза сияли. — Вражеский дирижабль сбит, сэр!

— Вас либо разжалуют, и вы будете чистить сортиры до окончания войны, либо... вас

признают героем, мой мальчик!

...Король Англии принял второе решение, и суб-лейтенант Уорнфорд за свой подвиг был

награжден Крестом Виктории — высшей наградой, которая дается английскому военному

за храбрость, проявленную перед лицом противника.

Журналисты называли «Моран-Солнье» Убийцей Гигантов и единогласно сравнивали его

с Давидом, повергшим Голиафа.

17 июня 1915 года, аэродром в районе Дюнкерка

Главнокомандующий французской армией Жоффр лично вручил молодому британскому

летчику орден Почетного легиона.

— Вы герой, сударь! — растроганно произнес французский маршал, распространяя запах

великолепного одеколона и не менее великолепных сигар.

Он был не очень высок ростом, но казался гигантом — благодаря превосходной осанке и

впечатлению величия, которое так отлично умели производить французские военные,

особенно старой закалки.

Затем состоялся праздничный обед.

«Черта с два я стал бы героем, плавая помощником капитана какого-нибудь торгового

корабля, мотающегося между Англией, Канадой и Индией, — думал Уорнфорд. — Так

что, по всей видимости, да здравствует война!»

К счастью, провозгласить этот опрометчивый тост он не успел.

Ему представили улыбающегося молодого человека в штатском костюме. У молодого

человека была длинная, красная шея, как будто натертая ремнем от фотокамеры.

— Генри Ньюмен-Бич, репортер, — представился он. — Американский репортер.

Англичанин приподнял бровь:

— Это что-то означает? Что-то особенное?

— Только то, сэр, что я не боюсь никаких опасностей — совершенно как военный, и ради

репортажа пойду в любое пекло, — как любой военный.

— В таком случае, вашу руку, сэр!

Уорнфорд обменялся с Ньюменом-Бичем крепким рукопожатием.

— После обеда мне предстоит перегнать самолет в Верне. Если хотите, можете составить

мне компанию. Сделаете свои фотоснимки, напишете статью о буднях аэродрома. Они

далеко не так увлекательны. Если, конечно, вы не считаете приключением разобрать

мотор и по локоть в масле хорошенько покопаться в нем.

— Уверяю вас, мне — а значит, и моим читателям, — интересно все, что связано с

авиацией! — заверил его журналист.

...Самолет был заправлен и готов к полету.

Уорнфорд сделал короткий испытательный полет — он не хотел рисковать пассажиром,

поднявшись с ним на незнакомой машине.

— Все в порядке. Генри, садитесь!

Самолет оторвался от земли и начал набирать высоту.

И тут произошло непредвиденное: отрыв крыла.