– Хорошо, передам.

Я к тётке Фетинье не поехал, но поехал в Чёеле в отель, ночевал, утром рано выехал в Неукен. А где же у меня очки? Да я оставил их у Степана, тут всего семь километров, дай заеду. Заехал.

– Ты что, не уехал? – спрашиват Степан.

– Очки оставил у вас.

– Да вон оне на шкапу. Ты что, выезжаешь?

– Да.

– Ты меня возмёшь с собой?

– Да пожалуйста, будет веселея. А зачем ты?

– Да запчасти к машине.

– А куда ты?

– Да в Року.

– Ну поехали.

– Давай позавтракаем.

– Будет поздно, братуха.

– Да ничего, не торопись. – Я на своим, он на своим настаивает, ну я согласился, мы позавтракали и отправились.

В пути я не вытерпел и сказал Степану:

– Братуха, ты прости, но я ночевал в отеле. – Вижу, что его ошарашил.

– А почему так сделал? Что, у нас места нет ночевать?

– Дело не в том. Что я, не вижу, что вы коситесь?

– Ты что, Данила!

– Братуха, ничто. Ты ведёшь себя как брат родной, но твоя Александра дуется, и вы думаете, кого-то обманете? Нет, вы сами себя обманете. Вы нас заставляете, чтобы к вам больше не заезжали. И как, по-твоему, ето хорошо? Придёт время – Данила проедет нимо и не заедет к вам, но вы узнаете от людей, и как будет, легко? Спомни, когда мы были маленьки, деда с бабой разошлись ради детей, и крёстной приезжал в Важе-Асуель, он к нам не заехал. Как было, легко?

– Да нет.

– Ну вот теперь подумай хорошень, что нам делить между собой? Мама и сестра тоже обошлись по-холодному. Вы не забудьте, я теперь не один, у меня куча детей и внучат, я никем не нуждаюсь, но не забывай: мы прямоя родство, а свой поневоле друг. Вы всё ишо на меня негодуете, что с нами случилось в Боливии. Ты, Степан, чётко знаешь, что я невинный, но закрываешься: на кого-то надо сложить всю вину. Не я ли вас просил: давайте обратимся во все соборы, нет – вы обои улизнули с Илюшкой, но я своёго добился, я всё равно вывел на собор Илюшку и заставил рассказать правду, хоть он и хотел коя-что скрыть, но я не дал. Теперь у меня легко на сердце, а вы что хочете думайте. И ишо, братуха, у вас начинается закваска с Тимофеям [367] , спомни, мои слова сбываются: ето возрождается шарыповской душок, он уже начинает дискриминировать беззащитных.

– Да, ето правды.

– Ну вот подожди, у него пять сынков уже женатых, долго время не пройдёт, оне возмужают, а други подрастут, вот тогда увидишь, как он повернёт.

– Да, он уже ето строит, ни с кем не советуется, всё на свой лад, загордел, сделался недоступным.

– Братуха, ето всё светочки, ягодки все впереди. И вы все останетесь без защиты. Ты спомни, когда я просился к нему в собор, он все силы ложил, чтобы меня не принять, ему лидеров не надо, он чётко знат, что меня он не переборет, и я ему мешаюсь, а ето полный самолюб. Ну вот давайте враждовать между собой, чтобы нас переломали всех по одному. Вот, братуха, надо задуматься: а не взять ли пример с добрых людей, хто дружно живёт, а нам добра не пережить.

– Да, Данила, ты прав. А ты знашь, что Илюшка сидит в тюрме?

– Да, всё знаю. Он даже деняг просил, чтобы я его выкупил из тюрмы, но он заработал, пускай получает и ума покопит. Я даже к нему не заехал. Конечно, больно, но он мне не сын, я его не отец. Когда ума накопит и увижу, что он живёт честно, толькя тогда могу простить ему. Говорят, что он кого-то убил, всяки-разны слухи, но мне не нужно. Заработал – получай.

– Данила, прости, жену разражают Чупряты.

– Ох, братуха, ты рази забыл, как оне с тобой поступали в ранешные времена? Оне всех критикуют, но ты их задень – тогда увидишь, что будет. Оне между собой дерутся и пьянствуют, и все злоебучия, но не подойди – все ошихарят [368] . А мы что, Зайчаты? Все один по одному, выживай как хошь. Вот, братуха, сознаюсь тебе: я не в Зайцевых, не в Захарьевых, а в Шутовых. Я споминаю стариков, когда оне говорили тяте и маме: он у вас в Шутовых, а чичас понял, в чём дело, и радуюсь, что я в Шутовых. А ты спомни бабу Евдокею и деда Ефима и историю про прадеда Савелия, а прапрадед Иларивон – ето наша гордость. Так вот, братуха, стоит нам задуматься глубоко.

Мы доехали до Роки, я Степана оставил, а сам поехал дальше, машину сдал в Неукене, сам взял автобус и поехал в Мендосу. Танюшку не стал разыскивать, не маленькя, сама приедет. В Мендосе пошёл в Коммерческую палату, подал визитку, мня сразу принял начальник. Речь зашла о виноградникав и о винах. Оказывается, Россия уже здесь покупает вино, но толькя разливноя, и выбор здесь очень большой, и цены разны. Начальник спрашивает:

– На сколь время думаете остаться в Мендосе?

– Толькя сегодня.

– Но тогда ничего не выйдет, чтобы разные бодеги [369] показать. Сперва надо ето всё организовать, на ето понадобится три-четыре дня.

– Хорошо, ето наш первый визит, на следующай раз приедет комитива [370] лично по бизнесу.

– Хорошо, мы вас ждём.

– Большая вам благодарность за потерянноя время со мной.

– Нет, ничего, заходите всегда.

– Большоя спасибо.

Я отправился в Буенос-Айрес, у меня хранились адреса ранешны – о племенных дойных коров жерсей, я разыскал етот центр комплексов жерсей. Да, коровы племенны есть, но не боле сотне можно купить, цены по полторы тысяч долларов за кажду, и то с разных хозяйствах. Пошёл в ИНТА, нашёл ихну библиотеку, взял всю информацию по вырашшиванию: фрукты, ягоды, овощи, разный полев – и всю передовую технологию. Разыскал и собак племенных – дого аргентинских, каки хошь.

Ну, время на исходе, остаётся два дня до вылету. Я отправился в Монтевидео, там мы встретились с зятям Георгиям с Еленой и с шурином Тимофеям. Он приехал не один, но со своим свояком, етого парня сразу видать, что наркоман. Тимофей обычно, как лиса, заластился, я ему про весь проект рассказал и предложил ему свою деревню организовать, а я во всём помогу. Он заликовал и стал рассказывать, что у него уже боле двадцати семей приготовлено поехать в Россию. «Ну вот, будешь хозяином», а на уме думаю: ну вот, тестюшко-батюшко, вы етого сами захотели, я вас жалею, посмотрю, как ваш сынок вас пожалеет.