Русь подобного деления между «живорезами» и «пилюльщиками» не ведала, слава Богу, как до Петра Великого, так и после. Царь-плотник сам был не прочь выдернуть у болезного зуб-другой, да и вскрытий не чурался. За исключением Франции же с Россией низкое общественное положение хирургов оставалось таковым до середины XIX столетия.

Можно ли удивляться тому, насколько медленно в таких условиях развивалась медицина? Дичайшие заблуждения владели умами хирургов, дорого обходясь пациентам. Ещё в шестнадцатом столетии врачи заливали огнестрельные раны кипящим маслом, дабы выжечь «отравляющий» рану порох (Штука в том, что с появлением огнестрельного оружия хирурги обратили внимание: раны от него и осложнений давали больше, нежели резаные, и заживали хуже. Единственное путное объяснение, найденное тогдашними коновалами, заключалось в следующем: дескать, порох попадал в раны вместе с пулей и чем-то там травил жертву. На деле с пулей в рану вносились клочки одежды и грязь. Вот вам и почва для всевозможных осложнений). Примером же того, насколько неспешно шло развитие медицины, может служить анатомия. Она и в начале XIX века продолжала радовать пытливых исследователей открытиями всё новых связок и мускулов, а уж выделять её в самостоятельную науку, в самостоятельную учебную дисциплину никто и помыслить не мог. И всё же медицина развивалась. Медленно, со скрипом двигалась вперёд, подстёгиваемая настоящим двигателем прогресса. Нет, не ленью. Войной.

Наш великий соотечественник Николай Пирогов определил войну, как «травматическую эпидемию». Поди поспорь: для городка с населением в пятнадцать тысяч жителей двести пострадавших в день – это суперкатастрофа, а ещё двести на следующий день – инфаркт для мэра и полный паралич местной системы оказания первой помощи. Для дивизии же в пятнадцать тысяч штыков четыре сотни раненых за двое суток – результат не слишком активной боевой, миль пардон за каламбур, активности.

Этих самых раненых при условии важности сохранения плотного строя в наполеоновскую эпоху с поля боя не выносили до конца схватки, начиная лечить и перевязывать тогда, когда утихали последние выстрелы (то есть тогда, когда многим из сердяг, в особенности тем, кому перебило крупные кровеносные сосуды, уже требовались единственно услуги священника). В английской армии и после реформ герцога Йоркского медслужба была поставлена из рук вон плохо. Тыловые госпитали представляли собой рассадники инфекций, где судьба пациентов никого не волновала. Солдаты боялись госпиталей, как огня, имея все основания полагать, что угодить туда, - значит, умереть ( Женщина-легенда Крымской войны, медсестра Флоренс Найтингейл описывала английский полевой госпиталь в Балаклаве, как многокилометровые ряды кроватей, на которых по несколько человек на каждой лежали раненые вперемешку с обмороженными, тифозными и холерными. Вновь прибывающих страдальцев некуда было класть, и их опускали на пол, по коему нельзя было пройти, не испачкав ног калом, кровью и мочой.). На батальон имелся всего один специалист с медицинским образованием (бывало, что лишь числился, получив место по блату и не появляясь в полку). У хирурга в подчинении находились два фельдшера, а функции санитаров возлагались на музыкантов подразделения (См. главу «Армия Шарпа» Один, в лучшем случае, двое музыкантов на восемьдесят – сто человек личного состава роты), которые при всём желании не могли успеть собрать всех раненых на полях больших сражений. Армия в Англии не пользовалась популярностью, и эскулапы в неё шли из числа тех, кто не сумел найти себя на гражданке, - отбросы, пьяницы, неумехи. Их личная некомпетентность, наложенная на зачаточное состояние медицины, пациентам доставляла немало мучений.

Не так обстояло дело во Франции. В 1793 году будущим Главным хирургом Великой армии Домиником-Жаном Ларреем (вспомните его, надевая летом тёмные очки, ведь это он их изобрёл во время египетского похода Наполеона для защиты глаз французских служивых от палящего солнца) по образцу «летучей артиллерии» были созданы «летучие амбулансы» (от которых ведёт своё происхождение наша «Скорая помощь»). В каж­дом из амбулансов состоял один хирург I класса, два хирурга II класса, 12 хирургов III класса, 57 человек вспомогательного персонала, имелось 12 легких повозок для перевозки раненых и 4 тяжелых повозки для пере­возки носилок, перевязочного материала и продовольствия. Хирурги на легких повозках с небольшим набором медикаментов и инстру­ментария следовали непосредственно за войсками и с ходу оказывали меди­цинскую помощь раненым. Тяжелых вывозили в развернутые по­близости передовые пункты, где их оперировали старшие хирурги (основной операцией была ампутация конечностей при огнестрельных переломах). Прооперированные на передовых пунктах раненые перевозились во времен­ные лазареты, а оттуда в госпитали. Ларрей был не только прирождённым организатором, отличался он также незаурядной личной храбростью. В битве под Ватерлоо Веллингтон, разглядев в подзорную трубу работающий прямо под пулями и осколками полевой госпиталь Ларрея, приказал своим артиллеристам перенести огонь в сторону от лазарета и обнажил голову в знак уважения к доблести знаменитого по обе стороны фронта врачевателя.

В те времена, как уже вскользь говорилось выше, сабельные раны излечивались сравнительно легко, ибо грязь в них попадала редко. Отмечены случаи, когда больной выздоравливал после дюжины сабельных ударов. Резаные и колотые просто зашивались и перевязывались. Личинки для очистки ран от поражённых некрозом тканей применял, кстати, в то время не только Харпер. Прибегали к их услугам и дипломированные доктора. Огнестрельные ранения в туловище были сопряжены с дальнейшими осложнениями, ибо с пулей в рану проникали куски ткани, земля. В процессе нащупывания и извлечения пули несчастный терял много крови, а от болевого шока мог и вовсе загнуться, так что глубоко засевшие пули хирурги предпочитали не трогать (обеспечивая в будущем пациенту, буде выживет, все прелести хронического отравления свинцом). При огнестрельных повреждениях конечностей, если пуля задевала кость, страдальцу из-за обилия в ране осколков костей гарантировалась гангрена. Восемьдесят пять процентов раненых умирало от гнилостных, гнойных и гангренозных осложнений операционных ран. От них, родимых, скончались и наш Багратион, и французский маршал Ланн (оба получили отнюдь не смертельное в наши дни ранение нижних конечностей). Единственным способом избежать хотя бы заражения крови хирурги считали скорейшую ампутацию. Был её горячим приверженцем и Ларрей. Именно на ускоренную доставку раненых к операционному столу были направлены усилия Доминика-Жана по формированию амбулансов. В Бородинском сражении Ларрей провёл на ногах тридцать шесть часов, оперируя, и произвёл более двухсот ампутаций. А сколько таких сражений было в его жизни, подсчитать трудно. О Ларрее говорили, что он «…обезножил Францию». Впрочем, теория быстрой ампутации господствовала и в армиях других стран, в том числе в английской. Британских хирургов от прочих отличала одна особенность: ради экономии времени они не выкраивали участок кожи перед ампутацией для того, чтобы в дальнейшем покрыть им культю. Экономия стоила порой их больным жизни: очень часто кончалось всё той самой гангреной. Лишь после 1852 года теория быстрой ампутации уступила место «сберегательному методу лечения» Пирогова с накладыванием на перебитую конечность гипсовой повязки. ( Даже столь скрупулёзный сочинитель, как Бернард Корнуэлл, не застрахован от неточностей. В оригинальном тексте романа «Месть Шарпа» именно гипс французский доктор накладывает стрелку на повреждённую выстрелом Люсиль конечность, хотя действие происходит в 1814 году, и до изобретения Пироговым гипсовой повязки тридцать восемь лет. Другой пример: книга «Враг Шарпа». Немцы поют над могилой погибших товарищей старинную солдатскую песню « Ich hatt’ einen Kameraden». На дворе 1812 год, песня не только не успела стать старинной, песни-то ещё нет. Есть стихотворение Людвига Уланда, написанное три года тому. На музыку его положит Фридрих Зильхер в 1825 году. «Блохи» подобного рода для переводчика сущее наказание. Что делать? Давать «Прим.пер.», значит, подрывать у читателя доверие к автору и рвать нить повествования, а рвать, по моему глубокому убеждению, позволительно лишь в том случае, когда без дополнительной информации читатель упустит какие-то нюансы. «Блоху», конечно же, можно исправить тишком, но имеет ли право переводчик лезть грязными ручонками в чужой текст? Кроме того, нельзя списывать со счётов возможность собственной ошибки и наличия у переводимого автора более точных сведений. Тот же Пирогов поначалу использовал не гипсовые повязки, а изобретённые бельгийцем Сетеном в 1834 г. крахмально-клейстерные. В конце концов, при переводе я «гипс» всё-таки заменил неким расплывчатым «лубком», а песню оставил как есть, рассудив, что любителей немецкого романтизма среди читателей немного, а знатоки истории медицины попадаются.)

О столбняке и прочих инфекциях никто понятия не имел. По степени изгвазданности рабочего фартука хирурга засохшей кровью с гноем судили о профессионализме коновала. Дефицитный перевязочный материал переходил от раненого к раненому без стирок и дезинфекции, как боевое красное знамя, до полного истрёпывания (стирать и кипятить его фельдшеров обязал всё тот же Пирогов). Готовя увечного к операции, полевой хирург исследовал раневой канал грязным пальцем или не менее грязным зондом, и предложение помыть руки воспринял бы, как личное оскорбление. Не преувеличиваю. В середине девятнадцатого столетия венгра Земмельвейса, работавшего с роженицами, именно за предложение мыть руки перед операциями коллеги затравили и довели до сумасшедшего дома, хотя смертность среди его пациенток снизилась в разы. Лишь в 1867 году (Земмельвейс был ещё жив) англичанин Дж. Листер применил для уничтожения микробов в ране и обработки соприкасающихся с ней предметов 2-5% раствор карболовой кислоты.

Из медицинского пособия 1764 года издания. Мне почему-то кажется, что пациент на рисунке уже отдал Богу душу. Ну, не может человек, даже усосавший с литр рому, сидеть так спокойненько, пока ему отчекрыживают ногу.

Список обезболивающих препаратов ограничивался спиртным. Больного перед операцией глушили ромом или джином, как рыбу динамитом, и под его вопли ковырялись в теле. В 1844 году американский дантист Горацио Уэллс обнаружил, что закись азота («веселящий газ») работает лучше спиртного. Опробовав веселящий газ на собственных пациентах, Уэллс договорился продемонстрировать его чудесные свойства бостонскому хирургу Джону Уоррену, но успехом «презентация» не увенчалась, а спустя два года тому же Уоррену другой дантист, Уильям Мортон, предложил испытать в качестве анестезии серный эфир. Уоррен под эфирным наркозом 16 октября 1846 года удалил опухоль и остался доволен новинкой. Серный эфир начал победное шествие по миру. Уже в 1847 году наш Пирогов применяет эфирную анестезию, оперируя раненых при осаде Салты (в Дагестане) солдат, и в том же году шотландец Симпсон осчастливливает человечество хлороформом. В 1853 году изобретены полые иглы для инъекций, но эксперименты с местной анестезией приносят плоды лишь после синтезирования в 1885 кокаина. В 1905 году кокаин сменяется менее ядовитым новокаином.

В начале XX века кокаин свободно продавался в аптеках, как средство от зубной боли, а героин фирма «Байер», выпустившая аспирин, рекламировала, как лекарство от кашля для детей.

Ричард Шарп – удивительно везучий человек. Его рубили, протыкали, стреляли в него из пистолетов и ружей, а он выживал. Выживал вопреки всем достижениям тогдашней медицины. Как гласит старый анекдот: «Медицина бессильна, если пациент по-настоящему хочет жить»

Скорость ампутации была главным показателем мастерства хирурга. Шотландский врач Роберт Листон однажды ухитрился ампутировать ногу за две минуты. Однако при этом он оттяпал пальцы ассистенту и задел ножом наблюдателя. Больной вскоре умер в больнице от заражения крови, ассистент Листона – от гангрены, а наблюдатель ещё во время операции – от разрыва сердца. Коллеги Листона шутили, дескать, это первая в истории операция, завершившаяся трёхсотпроцентным смертельным исходом.