Мысль Туркина пошла вкось: думать только о себе? А жена, детишки? Как же они?

Он читал сызнова, упорно задумываясь о самом себе. Эгоизм мсье Шардена, пусть и высоконаучный, его как-то обескураживал, но нутром, глубинно, Туркин чувствовал – этот ему ближе. Хотелось даже руку пожать. По-товарищески.

Прострекотав над таёжным пространством Горной Шории, «порхающий сарай» вошёл в утренний туман распадка и снизился. Командир вертолёта Кямал Саппаев поелозил над речной отмелью и, выбрав пятачок мелкой осыпи, сел.

– О-о-о! – крикнул Кямал в сопки. – Хо-ро-шо!

– О-о! – отозвались сопки, транслируя эхо дальше, вниз по реке.

Бортмеханик Туркин погладил обвисшие, чуть подрагивающие от усталости, лопасти и, помочившись (по укоренившемуся суеверию) на колёса шасси, принял из рук командира канистру.

К вертолёту спустился знакомый йети. Он ещё в прошлый раз предложил дружить и оставил на песке след босой ноги. Для науки. При расставании йети долго бежал за вертолётом по воде, пока не упал... Кямал высказал тогда предположение, что йети приглянулась Галя, начальник экспедиции, местная шорка. Туркин тоже это подметил.

Он и дал новому другу имя Селиван. Хорошее, русское: СелИван...

...Лицо Селивана было озабоченным. Пригнувшись, он пролез под лопастью, уселся, подобрав под себя полуметровые чёрные ступни, и уставился на канистру.

– Поднимемся к пещере, разведём костерок... – сказал командир, поздоровавшись.

– У-у! – недовольно нахмурился Селиван.

«Пропоиц... Не иначе, познать себя захотел...» - подумал Туркин, но оговаривать не стал, сдёрнул с канистры пломбу, налил первому: друг ведь.

Галя без закуски пить спирт отказалась и стала снимать на камеру Селивана в среде обитания - в компании летунов, с алюминиевой кружкой, почти утонувшей в его лапище. С третьей кружки йети расшалился, стал хватать Галю, норовя утащить в пещеру в качестве добычи. Не знал, не ведал, тёмный, что землячка его – старший научный сотрудник и у начальства – научный авторитет, нельзя...

«Уже неотличим, – фиксировал эволюцию Туркин.
– Как бы чего...»

– Хорош бузить, Селик, баба-то твоя где?
– попытался урезонить друга, по-простому.

Йети Селиван рыгнул спиртом, строго глянул и погрозил огромным волосатым пальцем:

– Будешь возникать не туда, съем. Или утоплю.

– А дружба?! – возмутился командир Саппаев, подливая масла в огонь и украдкой щупая за пазухой пистолет.

– Ваша супруга, вероятно, обед готовит?
– по-шорски уважительно осведомилась Галя, желая снять напряжение. – Или с ребятишками лялькается? Подросли, наверное? – улыбнулась она.

Селиван притворно вздохнул, но, простая душа, не стал увиливать.

– У! У! – похлопал себя по пузу. – Съел я её, бабу-то. Выступала не по делу... Да и жрать нечего было... Я сперва ребятишков, а после уж... её, дуру некультурную. – Он допил из кружки и подмигнул Гале: ну, пошли...

– Точно! И охмуряет так же, наш человек, – вывел Туркин и... проснулся.

Людка, разметавшись, мирно спала. Жаркая, широкая, надёжная – ни утопить, ни съесть. Туркин полежал, вспоминая сон, размышляя, что важнее: наука? йети? Потом сунул ноги в тапки и – на кухню... к Шардену.

15.02.2011 г.

ПОРОК - ЭТО ЧТО?

Э ссе

У меня нет убеждений, у меня есть только

нервы.

Акутагава

...умным уже не станешь... а истина... к тебе не прикоснулась даже...

Дан Маркович

К то тебе сказал, что ты наг? * Всё, что не запрещено * Явление не изучено * Апелляция к авторитетам * Закон совести

Цивилизация потребления в её сегодняшнем западном виде выводит - уже вывела - из общественного сознания базовые нравственные категории: совесть - как меру моральности наших поступков, чувство нравственной ответственности за своё поведение, и стыд - как осознание предосудительности содеянного или только замышляемого.

«Ни стыда, ни совести» - верх падения.

Прочёл у Гранина: «...совесть - свидетельство божественного происхождения человека. Досталась нам от Адама, от первородного греха. Стыд неслучайно был первым чувством, которое отличило человека от остальных живых тварей.