Трудно сказать, за что именно, но другие наложницы Пугачева, особенно буйные и сварливые казачки, возненавидели Харлову лютой, неумолимой ненавистью. Вернее всего, это говорила бабья зависть; Харлова была писаная красавица, и кроме того, она была образованная. Сам Пугачев, сначала обращав шийся с ней, как обращался с бесчисленными достававшимися ему полонянками, то есть, как с постельной принадлежностью, мало-помалу привык к ней, Привык разговаривать с нею, стал спрашивать у нее советов.

Этого было совершенно достаточно, чтобы наполнявшие гарем «анпиратора» казачки и солдатки взъелись на «маеоршу».

У наложниц Пугачева были в стане и родственники и дружки. Ядовитые бабьи языки принялись за работу. На Харлову стали взъедаться и разные влиятельные сторонники «анпиратора». Хлопуша, от-

ппавшийся бешеным нравом, первый стал попре- | н ть Пугачева тем, что он, поддавшись «маеорше», обабился и перестал быть лихим казаком. Пугачев ЦШ1ГО огрызался, но когда Хлопуша напугал его воз- мо кностью бунта верных казаков, сдался. Накануне у >да из черноярского лагеря служившие при пуга- 4(1 щах в качестве палачей башкиры и киргизы полу- |и in Харлову и ее братишку в свое распоряжение. Они вывели несчастных из войлочной юрты, служив- пм п им жилищем, дотащили до края заваленного ни долью оврага и там зарезали, как овец, а теплые | щг тела сбросили в яр. Были зарезаны и многие другие женщины, с которыми пугачевцам надоело инландаться.

Колее счастливыми или более несчастными оказа- 'III. I. те, которых закупили и угнали в степь кирги- )ы Иные из них позже попали из рук киргизов п руки персов и были отвезены в гаремы Персии, Турции и даже Египта, где искони был спрос на п. цотелых, голубоглазых и светловолосых славянских женщин.

После убийства Харловой Пугачев запил, допился до белой горячки, а оправившись, уже не попивался надолго ни с одной из попадавших и его руки полонянок. Продержит у себя одну-две и" in и дарит наложницу кому-нибудь из своих при- Пми,пенных. Из женщин, бывших в его гареме в те

, когда была жива Харлова, теперь остава-

| " | всего шесть: две рослые донские казачки, одна тюлицая мордвинка, еле говорившая по-русски,

д похожая на обезьянку молоденькая калмычка,

пдн.ч белобрысая и ширококостная сибирячка-старо- |"'|ц д и, наконец, неудержимо быстро старевшая цыганка.

Пес они давным-давно смертельно надоели «ан- шфдтору», и он уже несколько месяцев не удостаи-

и одну из них своим вниманием. И сам не

hi ui, зачем таскал их с собой. Много раз подумывал,

что от них следовало бы отделаться, но думал как-то лениво.

Теперь, накануне выступления в поход на Казань, он обратился к Зацепе:

А что, граф, у тебя баб много?

Зацепа махнул пренебрежительно рукой:

До черта! А что?

А я хотел, было, тебе еще какую подкинуть!

Кого это?—насторожился Зацепа.

Да из моих кобыл степных! — продолжал Пугачев.— Надоело таскать с собой.

Правильно! — одобрил Зацепа.— Пойдем к Казани— новых наберем, сами не будем знать, куда девать. Я до поповских дочек ласый: сытые они, поповны-то.

Ну, так как же? Берешь моих, что ли?

Всех?

А бери хошь и всех. Разе мне жалко?

А я что с ними буду делать?

А то же, что и я. Спать с ними будешь.

Вона. Меня и на моих не хватает! — признался Зацепа.—Я не воробей... Калмычку я бы взял: забавна она. Словно зверушка какая.»

Ничего. Веселая... когда не хнычет. Бери...

Взял бы и цыганку: любопытно. Николи с цыганками не путался.

А что особенного? — зеевнул Пугачев.— Баба, так она баба и есть... Бери!

А остальные мне не надобны!

А куда же мне их девать? — вяло вымолвил Пугачев. — Хлопуше отдавал — не хочет. Юрке навязывал— не берет, его Фимка какая-то оседлала... Князь Мышкину предложил — так он только что плечами пожимает. Брезговает...

Отдай французу. Вот, мол, тебе из царских рук презент.

И то! — оживился Пугачев.— Они, французы, говорят, страсть какие до баб ласые. Пошлю ему Машку

X (шорскую. А езовиту пожертвую Антонидку. А шведу с ичшогому — Федорку.. Ха-ха-ха! Спасибо за совет. II v так вот что: распорядись там... Пущай отведут и цок -то на пчельник. Останнюю, Василиску сибирскую, гони к полячишке.

Час спустя Зацепа вернулся, весело хохоча и зая- |'п |, что «кобылы»-то пошли к «немцам» с удовольствием но там, на пчельнике, вышла осечка. Иностранцы и тмились, смутились, посовещались, а потом отказались принять присланных им женщин.

Испужались? — засмеялся Пугачев.— Ну, ин мидно! Когда так, то так. Скажи-ка Шакирке, что ль._

Прикончить?

Не таскать же, в сам-деле с собою... Пущай Шшсирка как следовает... Он это дело умеет. Он тогда Хирлову-то резал.

Шакирка, рябой башкир, получив приказание рас- м|>.|питься с четырьмя женщинами, осклабился: