— Опять твои аборигены подрались, — пояснил Олежка брезгливо и сделал движение, чтобы войти в квартиру. — Я поднялся посмотреть и ушел! Там кошмар просто!

Олимпиада вытолкала его из прихожей и выбралась на площадку.

На третьем этаже происходило нечто невообразимое.

— Господи, — опять пробормотала она и посмотрела на Олежку. Тот покивал, соглашаясь с тем, что ужас что такое происходит, и в это время из квартиры Тихоновой показалась привлеченная шумом Люсинда, а за ней Добровольский, как всегда, невозмутимый.

Увидев Люсинду, Олежка разгневался чрезвычайно.

— Липа! — воскликнул он, перекрикивая шум сечи. — Липа, я же просил, чтобы ее здесь не было!

— Террорист! Бомбист проклятый! — неслось с верхнего этажа. — Весь дом хотел подорвать!

Добровольский подвинул Олежку с дороги и пошел было наверх, но тут случилось еще одно невероятное происшествие. Дверь в четвертую по счету квартиру на площадке второго этажа распахнулась, и на пороге возник высокий парень в джинсах и черной майке. Он что-то жевал и щурился на свет.

— Что за шум, а драки нет? — Тут он заглянул за перила, смешно задрав голову, и сказал уважительно:

— О, и драка есть!

— Привет, Володь, — поздоровалась Олимпиада, и Люсинда поздоровалась тоже:

— Здорово, Вовчик, чего это тебя не видно давно?

— Да продаю я квартиру эту, Люсенька! А что это в нашем богоугодном заведении творится?

Тут он увидел Добровольского и протянул:

— Здасти! Вы новый сосед, да?

— Да, но только старый. Я уже старый сосед.

Добровольский по-старинному поклонился, и Володя посмотрел на него как на сумасшедшего, а потом перевел взгляд на девиц, мол, что это такое за церемониймейстер выискался?!

Но разбираться было некогда, потому что бой, кажется, все разгорался и разгорался, и вся компания друг за другом побежала к дерущимся на площадке третьего этажа.

Там они сбились в кучу, не соображая, что нужно делать, и только один Добровольский понимал. У него уже был опыт в подобного рода делах.

Изловчившись, он выдернул из куча-мала ничейную бабу Фиму и передал ее на попечение неожиданно обретенного соседа Володи. Она лягалась и вырывалась, намереваясь продолжать драку, но Володя не позволял, уворачивался от ее ляганий и хохотал во все горло. Люба не давалась совершенно, и Добровольский вывел за линию огня писателя — схватил его сзади за волосы, собранные в хвост, и оттащил к двери. У того была разбита губа и борода сильно повыдергана. Павел Петрович зачем-то повесил на шею мобильный телефон на длинном шнурке, как это любят студенты и школьники, и теперь мобильник неудобно болтался, цеплялся за дерущихся, но Добровольский его не убирал.

Теперь дрались только Люба с плановиком, и Люба одерживала верх. Оттащить их друг от друга никак не получалось.

— Брейк! — вдруг гаркнул Добровольский так, что от дальней стены отвалился изрядный пласт штукатурки. — Стоять!

Плановика и Любу шатнуло в разные стороны. Красин вытаращил глаза, а гадалка облокотилась о стену и взялась за сердце.

— Сил моих нет, — простонала она, обвела всех безумным взором, нашла литератора и из последних сил потянулась, чтобы вцепиться ему в горло, — он дом чуть не подвзорвал!.. В милицию его, в милицию звоните!..

— Да что случилось? — растерянно спросила Люсинда. — Что такое-то?

— А то, что он всех взрывал! — крикнула Люба и ткнула в Женю пальцем. — Я сама, сама слыхала! Они возле моей двери сговаривались! Покойник говорит — я тебе денег дам, а ты по адресу доставишь! А этот ему — далеко больно! А покойник — ну, тогда я накину, езжай, сынок, езжай, ты ж, говорит, в армии сапером служил, все понимать должен! А этот хрен кивнул так и пошел, и пошел!

Люба перевела дух.

Все молчали.

— А когда взорвалось, я сопоставила все и поняла — покойник-то бомбы доставлял, а этот помогал ему! А ты думаешь, я дура, что ли?! Когда сначала про саперов разговаривают, а потом в доме взрыв гремит! Это как понимать?! Это только так понимать, что ты и есть бомбист!

— Ой, черт побери, — сказал Володя и выпустил ничейную бабку. — Кино про террористов!

— Когда вы слышали это, Люба? — спросил Добровольский.

— Да откуда ж я запомню?! Только все равно понятно, раз он сапер и тот к нему с порученьями, то ясно, чем он занимался!

— Когда? — повторил Добровольский.

— Да в сочельник, когда, когда!

— То есть еще в прошлом году?

— Да как в прошлом-то, когда в этом?! Перед Рождеством, говорю же!

— Ах да, — сказал Добровольский. — В этой стране Новый год перед Рождеством! Как же это я забыл? И до сих пор вы не известили власти о своих подозрениях?

— Так не было подозрений, пока не бабахнуло! — закричала Люба. — Не было! Это уж когда бабахнуло, я сопоставила! А этот, — и она опять ткнула в Женю, — этот гад ему материал подвозил и готовый продукт увозил!