— Не зарекайся, — сказала Заваркина и прошла дальше.

Ребята поплелись за ней. Кирпичные стены сменились бетонными, кое-где треснувшими, серыми и страшными. Пол был покрыт слоем земли, а свежего воздуха стало ощутимо больше. Соня подняла голову вверх, увидела бетонный потолок и догадалась, что они идут под землей, по коридору, внутри которого прокладывают трубы.

— Отсюда точно есть выход? — спросила Дженни настороженно.

— Воздух чуешь? — спросил ее Егор, — значит, есть.

Дженни насупилась. У нее в горле стоял комок. Ей казалось, что она тут лишняя, что она мешает друзьям, что Егор слишком много внимания уделяет Заваркиной. Анфиса казалась ей противной: какой-то скользкой, слишком хитрой, неприятной. Ей казалось, что она задумывает какую-то пакость, причем навредить хочет нарочно и именно ей, Дженни. Заваркина словно рушила ее мир. Она это поняла, когда та рассказала историю про Катеньку.

Она вспомнила, как подбирала каждую детальку своего костюма на Хэллоуинский Бал. Она выпросила у бабушки чудесные серьги: их белый металл деликатно обнимал камни мягкого розового цвета, непрозрачные и интеллигентные. Серьги очень шли Дженни и подчеркивали матовость и чистоту ее темной кожи.

Ее платье уже было сшито практически целиком: осталось нашить последние оборки. Основной его тканью был черный бархат. Лиф был украшен тонким белым кружевом, которое Дженни купила летом в Бельгии у старушек. Нижняя юбка была составлена из двух слоев тюля. Но главное — корсет. Когда Дженни перетягивала себя им, то вдруг оказывалось, что у нее есть талия и оформившаяся пышная грудь. Платье, лишь отдаленно напоминавшее гимназическое, дополнялось черной искрящейся маской и такими же туфельками, которые из-под платья показывали только носок. Дженни рассчитывала, что ее карамельная кожа в сочетании с белыми оборками произведут впечатление: она мечтала показаться в таком виде Егору на Балу. И, может быть, даже набраться храбрости и пригласить его на белый танец, традиционно объявляемый около девяти вечера.

Пока Дженни примеряла это платье в ателье, вертелась перед зеркалом, придумывала аксессуары, она сочинила свой собственный вариант легенды о Катеньке и семинаристе. Катеньку она вообразила робкой брюнеткой, слегка полноватой, но с чистым, умным лицом и высокими помыслами. Семинарист ей представился рыжеволосым гибким юношей, непременно в рубашке с жабо, пылко влюбленным, поминутно падающим на колени и заламывающим руки. Разделить двух влюбленных должно было только очень большое и непоправимое несчастье, например, если бы Катеньку задавила лошадь.

Но тут появилась эта мерзкая Заваркина с ее длинными ногами, выставила благородную Катеньку глупой и упертой шлюхой и вообще испортила все впечатление. Теперь Катенька перед глазами Дженни проносилась в образе лысой наркоманки в мешке из-под картошки. Точь-в-точь такой же, в какой была одета сама Заваркина, выдавая его за платье.

При воспоминании обо всем этом у Дженни защипало в носу. Не может быть, чтобы Бал отменили! Мерзкая Заваркина все врет! И водит их уже второй час по каким-то пыльным закоулкам с неизвестной целью.

Коридор резко поворачивал влево и шел вверх. Они обогнули школу под землей.

— Далеко еще? — ворчливо поинтересовалась Соня.

— Пришли, — ответил Кирилл вместо Заваркиной.

Они остановились перед покосившейся дверкой, через которую пробивался дневной свет. От пола, на котором обеими ногами стояли путники, до двери было метра два.

— П$%%ц, — выругался Егор, — как туда допрыгнуть-то?

Заваркина озиралась по сторонам.

— Здесь должна быть лестница. Вон она!

Лестница лежала на трубах: снизу ее было практически незаметно. Нужно было точно знать, что она там, чтобы выбраться из этой подземно-канализационной ловушки. Почти двухметровый Егор достал ее одной рукой: лесенка оказалась алюминиевой и раскладной.

Заваркина первая вскарабкалась. Егор поспешил придержать ее за голени.

Дженни вылезла последней, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не отдуваться и не вытирать пот со лба испачканными руками.

— Где мы?

— В огороженной части парка.

Ребята оглянулись. Они стояли посреди заброшенной стройки.

Лет семь назад здесь начали строить манеж для обучения верховой езде, но пожалели парк, вдруг оказавшийся культурным наследием. Надо сказать, что и сам парк оказался неслабым противником: о корни его вековых деревьев ломались ковши экскаваторов, а когда к сопротивлению присоединилась Ивушка — «парковое привидение» — дела пошли совсем плохо. Бомжиха выла по ночам, стучала по трубам и пугала молоденьких таджиков-сторожей. Однажды ночью они, испугавшись ее утробного рыка из-за кустов, бросили объект и убежали, и со стройки кто-то угнал маленький экскаватор-вездеход. Словом, как ни пытались строители наладить работу, ничего не выходило. Когда грянул кризис, таджики с радостью бросили недостроенный манеж, не потрудившись даже снять ограждение.