— Малыш, ты как? — подойдя на несколько шагов, ласково спросила Дженни, — все в порядке? Тебя наказали?

— Я не малыш, — серьезно ответил первоклашка и с интересом посмотрел на Дженни, — я — Вася Заваркин.

С этими словами он протянул Дженни чистую ладошку, которую та сердечно пожала.

— Очень приятно, Вася. Я — Дженнифер, — Дженни улыбнулась, — приятно встретить в наше время хорошо воспитанного мужчину.

Вася со значением кивнул.

— Я маму жду, — продолжил Вася светскую беседу.

— Кто твоя мама? — заинтересованно спросил подошедший Егор.

— Журналист, — важно ответил Вася, — а вот и она.

Дженни обернулась и увидела высокую, стриженую почти налысо женщину, выходившую из школы. На ней были квадратные хипстерские очки со стеклами без диоптрий, белая блузка, расстегнутая чуть больше, чем нужно, черные брюки-дудочки и черные кожаные балетки, стоившие целое состояние.

— Привет, — сказала она Васе глубоким чуть хрипловатым голосом. Она подала руку Дженнифер точно таким же высокомерным жестом, каким за секунду до этого сама Дженни пожала Васину ладошку.

— Анфиса, — представилась она.

— Дженни, Дженнифер.

— Егор, — вставил реплику Егор, поглядывая на ее грудь.

— Ваши друзья? — Анфиса с усмешкой кивнула на стоящих в отдалении Соню и Кирилла. Последние смотрели на Анфису во все глаза. — Ладно, увидимся еще. Васька, пошли.

Васька помахал Дженни ладошкой и ухватился за штрипку брюк матери. Они вышли за кованые ворота со львом с факелом в лапе и пропали из виду. Дженни вернулась к ребятам.

— Красотка, — восхищенно прокомментировал Егор.

— О да, — поддакнул Кирилл.

— У тебя слюнка потекла, — насмешливо сказала Соня ему, указав на подбородок.

— Откуда я ее знаю? — вдруг сказала Дженни.

— Ее все знают, — тихо сказал Кирилл, — Анфиса Заваркина. По профессии — стервятник. Несколько лет назад разорила нефтехимический концерн, опубликовав какие-то секретные документы. Училась в Иосаафе, когда он еще не был Иосаафом.

— Когда он был женской гимназией? — насмешливо спросила Соня.

— Сколько ей, по-твоему, лет?

— Тридцать.

— Шестьдесят, она просто хорошо сохранилась.

— Не удивительно, что малыша не наказали, — сказала Дженни с облегчением.

— Ладно, — Егор хлопнул в ладоши, — увидимся у черного входа «Медной головы» в девять. Не опаздывайте!

О ней ходили легенды. То были не легенды о храбрых подвигах или благих деяниях, а просто слухи, появившиеся от недостатка информации и к тому же сильно преувеличенные.

Одни касались ее внешности. Кто-то говорил, что она огромного роста, очень тощая и совсем лысая, потому что в юности носила дреды, и все ее волосы выпали. Кто-то утверждал, что она — маленькая, полноватая, с обыкновенной, ничем не примечательной короткой стрижкой.

Другие слухи домысливали ее возраст. Кто-то говорил, что ей девятнадцать или двадцать, кто-то — что около сорока.

Единственное, в чем очевидцы ее поступков и пострадавшие от ее настырности важные персоны были единодушны — у журналистки в красной куртке было очень приятное лицо. Когда же кто-то заинтересованный пытался выяснить, что в нем приятного, упоминая все каноны нынешнего — пухлые губы, прямой нос, высокие скулы, миндалевидные глаза — видевшие ее пожимали плечами и говорили:

— Не знаю. Просто приятное.

Истина, как водится, была где-то рядом. Анфиса роста была ни маленького, ни громадного, а просто высокого. Она не была ни полна, ни худа: просто не любила спорт, имела ребенка и слабость к фаст-фуду. На голове у нее действительно был строгий и экстремально короткий «ежик».

Лицо ее было красиво, но совершенно не запоминалось. У нее не было никаких особенных губ, глаз или скул. Бывало, что мужчины засматривались на нее и говорили восхищенное «Вот девка!» и не могли оторвать взгляда. Но стоило им на секунду отвернуться, они тут же забывали ее. Она была из тех женщин, которые оставляют не воспоминание, а послевкусие, мимолетное впечатление.

— Я просто-напросто симметричная, — шутила сама Анфиса в кругу близких, скаля мелкие зубы.

Она надевала красные покровы только в те моменты, когда хотела себя представить как журналиста — эдакая текстильная визитная карточка. Одежки, естественно, были разных форм и оттенков: и алые, и винные, и цвета брусники. Зимой — лыжная с опушкой, весной и осенью — легкая ветровка, кардиган или плащ. Летом она могла позволить некоторое допущение и обтянуть красным крепкий зад или надеть сильно декольтированную малиновую майку. Эта скандальная майка в сочетании с ее трогательным ежиком, длинной шеей и аппетитными грудями, создавала настолько соблазнительную картину, что однажды некий промышленник, на чью пресс-конференцию она заявилась, замолчал на полуслове и принялся судорожно вытирать пот со лба.