По окончании первого тайма я чувствовал себя совершенно измученным. Я даже не мог подняться с места и просто опустошенно шарил вокруг себя глазами в поисках воды. Выпитый шнапс тоже давал о себе знать отчетливым сушняком. Мои новые друзья притащили откуда-то бутылочки с ледяной водой. Я жадно поглотил половину содержимого бутылки, смочил руки и лицо и почувствовал себя гораздо лучше.

Второй тайм начался из ряда вон плохо. Анри дважды чуть не забил в ворота итальянцев, а когда француза явно сбили в штрафной и должен был быть пенальти, я подумал, что если назначат и французы забьют, то мы с этим перцем, скукоженным итальянцем, на пару бросимся с моста. Но пенальти не назначили и бросаться с моста не пришлось. Я твердо решил, что если встречу когда-нибудь этого судью, обязательно пожму его руку со словами благодарности. Французы, сидящие, точнее – стоящие на два ряда ниже, явно были противоположного мнения. По их жестам было отчетливо видно, что именно они сделают с этим несчастным судьей, когда его случайно встретят на узкой и желательно темной дорожке.

А потом был последний удар Зидана. Француз нанес последний в своей футбольной карьере удар головой. И это был удар не по мячу, а в грудь итальянца Матерацци, удар головой в область сердца. Таким ударом можно остановить работу сердца, можно убить. Зидан ударил, и Матерацци лег на газон в одно мгновение, как стоял, так и лег. На долю секунды, пока все, кто сидел, вскакивали, стадион замолк, а потом все итальянцы на трибунах в едином порыве протянули вперед руки, засвистели, загикали, завопили, будто помогая судье обратить внимание на это вопиющее нарушение. Зидан, как загнанный на корриде бык, затравленно вращал головой, понимая, что это конец. Судья поднял красную карточку и завершил его футбольную карьеру. Даже итальянцы на трибунах молчали. Все понимали, что вот он, переломный момент матча, что французам теперь не выиграть. Их птица удачи стукнулась головой о железную итальянскую грудь Матерацци, грязного Матерацци, который успел в первом тайме забить мяч, а во втором – удалить с поля самого Зидана. И герой этого матча не Зидан, у которого не выдержали нервы, хотя спустя пять лет будут помнить Зидана и его поступок, а Матерацци, который дважды за время матча переломил ход игры, превратив победный натиск французов в сплошное горькое разочарование. Матерацци сделал уход Зидана самым запоминающимся событием футбольного года 2006, и Матерацци сделал возможным победу итальянцев в финале чемпионата мира. Да, потом были пенальти. Все волновались, но особых сомнений уже не было, кто-нибудь из французов, тот самый, вместо которого мог бы ударить Зидан, промахнется, и итальянцы победят. И они победили.

Я и скукоженный итальянец прыгали на трибунах, пытаясь изобразить сымпровизированный танец счастья. Потом договорились пойти напиться в ближайший паб, отметить, так сказать. Я продул сто евро, но это была самая желанная потеря. Мои русские друзья предлагали посетить какой-то местный бордель с какими-то замечательными мулатками. Но я вежливо отказался, предпочтя трипперу алкогольное отравление.

Марко, мой новый приятель, оказывается, был с компанией, просто они все сидели на разных местах. Нас собралось пять человек. Мы куда-то поехали. Мне было все равно, и поэтому я не спрашивал. Приехали в паб. Заказали пива. Начали пить. Оказалось, что один из них по имени Тони был в Москве и пил однажды водку в русском обществе. Пил, потом ничего не помнил и оказался без денег и документов, поэтому считает, что Москва – самый опасный город в мире. Спросил меня, являюсь ли я частью русской мафии. Я сказал, что я не мафия. Он посмотрел на меня еще раз внимательно поверх кружки с пивом и сказал, что у меня очень тяжелый взгляд. Я сказал, что, скорее всего, у всех русских очень тяжелый взгляд и не самое улыбчивое лицо. На что он ответил, что он был в Москве, видел обычных русских и страшных бандитов, разъезжающих на больших черных машинах. Спросил, какого цвета у меня автомобиль. Я сказал, что зеленого. Он немного успокоился, а потом спросил – темно-зеленого? Я подтвердил, что темнозеленого. Он промычал что-то типа «я так и знал» и замолк. Все тоже замолчали. Я посмотрел на них, спокойно улыбнулся и сказал что-то вроде: «О’ кей, ребята, я не на работе, при мне нет оружия, и когда у вас еще представится возможность вот так спокойно попить пива с настоящим русским мафиози?» Они что-то оживленно заговорили на итальянском, потом закивали один другому, и я был принят в братство. Правда, минут пять спустя после очередного глотка пива, один из них робко спросил, приходилось ли мне убивать. Я свирепо, как мог, взглянул на него и заявил, что на отдыхе я не говорю о работе. Он судорожно взглотнул и после этого вообще со мной не заговаривал.

Мы обсуждали матч, эпизод за эпизодом, ребята знали поголовно всех игроков, рассказывали о них всякие истории. Все было хорошо, только пиво на меня совсем не действовало. Я спросил у них, не хотят ли они выпить русским студенческим способом. Они спросили как. Я сказал, что это будет клево, и заказал бутылку шнапса, буханку хлеба и нож. Вместо буханки принесли длинный багет, который я умудрился порезать на квадратные кубики размером два на два сантиметра. Затем попросил принести глубокую тарелку. Вылил туда полбутылки шнапса и замочил в нем кубики хлеба. Они смотрели на меня, как на страшного шамана из племени тумба-юмба. Хлеб быстро впитал алкоголь. Тарелка опустела. Я подвинул ее на середину стола и заявил, что мы сейчас будем делать две вещи: учиться пить, как русские студенты, и ругаться, как русские мафиози, потому что одно от другого неотделимо. Им, видимо, очень хотелось почувствовать себя настоящими русскими мафиози. Они согласились. Я их предупредил, чтобы каждый из них, как только не сможет нормально выговаривать слова уже и по-итальянски, тут же прекращал пить. Они заявили, что будут меня учить итальянским ругательствам. Это было феерически. Я объявлял слово на английском языке. Потом многократно повторял это слово по-русски. Они по очереди его произносили, каждый на свой лад. Я загибался от смеха. Потом они ржали надо мной. Потом мы съедали по заряженному шнапсом кубику. Чем дальше, тем смешнее. Шнапс действовал безотказно. Но все продолжали пить. Постепенно всем стало трудно говорить на каких-либо языках. Наш гомерический хохот выдавливал посетителей подальше от нашего столика. Когда простые слова закончились, мы перешли на непереводимые выражения. Я уж не знаю, что я там произносил, от чего они чуть не падали со стульев, но апофеозом моего заявления была просьба повторить фразу «у меня маленький х..». Они с радостью, старательно, громко, на весь ресторан, фактически хором выкрикнули эту фразу. Даже я покраснел, настолько это было сочно и во всеуслышание. А уж как покраснели две русские девушки, которые как раз в этот момент заходили в ресторан. Остолбенев, они заслушали тираду итальянского национального хора, затем прыснули со смеху и, окончательно покраснев, выскочили за дверь. Итальянцы посмотрели на них, потом на меня, спросили, почему они убежали. Я с серьезным видом пояснил, что это очень жестокое ругательство особенно действует на девушек, и только если вы хотите расстаться с женщиной навсегда, можно так выругаться, потому что ни одна серьезная девушка не будет после этого общаться с таким мужчиной. Довольные собой итальянцы закивали головами, и мы съели еще по одному заряженному кубику.

С утра внимательно посмотрел на себя в зеркало. Ну почему меня приняли за мафиози? Они настоящих русских бандитов не видели. Ни за что не перепутали бы. Но взгляд у меня действительно суровый. С утра особенно.

Кстати, где я?

Последнее время я просыпаюсь и долго не могу понять, снились мне какие-то события или были в реальности. Слишком многое происходит. Огромные дозы алкоголя делают свое черное дело, а еще очень часто меняются места обитания. Компьютер в голове не всегда в состоянии сразу распознать окружающую обстановку, если глаза видели это помещение всего один раз, и то в темноте.

Это были апартаменты, которые, видимо, арендовали мои новые итальянские друзья. Наверно, в Италии тоже существует студенческий подход в целях экономии. Четверо спали поперек двуспальной кровати, и еще трое спали на полу. Мне, как великому гостю, предоставили раскладное кресло. Ну правильно, вдруг с утра рассержусь и перестреляю всех за неуважение. Однако спасибо. Неплохо бы отплатить чем-нибудь хорошим.

Я аккуратно подошел к окну. Апартаменты были на втором этаже. Я без труда рассмотрел номера припаркованных внизу автомобилей и убедился, что я еще в Германии. Неплохо. Скорее всего, это по-прежнему Берлин. Главное, что не Бологое.

Я потихоньку выбрался из квартиры, спустился вниз. Прошелся по улице сначала в одну сторону, потом в другую в поисках открытого бара. Через пять минут поиски увенчались успехом. Я нашел маленький полупустой бар. Зашел внутрь. Уселся за стойку и заказал кружечку разливного пива.

Бармен сочувственно покивал головой, взглянув на меня, налил, не спрашивая, сразу литровую кружку. «Футбол», – хрипло выдавил я и с наслаждением глотнул пива, а потом покатал холодным бортом кружки по своему горячему лбу.

– Француз? – прочувствованно спросил бармен.

– Русский, – твердо ответил я. – Пиво в бутылках есть?

– Есть. А зачем? Разливное – не вкусное? – Бармен непонимающе уставился на меня.

– Друзей дома подлечить!

– А! Ну, есть, конечно. Тебе сколько? – Бармен заулыбался.

– Десять.

– Ого…

Спустя десять минут я, гремя бутылками, стучался в двери апартаментов. Заспанный Марко открыл дверь. В приветственном жесте вместо того, чтобы пожать мне руку, он сжал горлышко бутылки и потянул на себя. «Тоже похмеляются», – подумал я про себя. От стука стеклянных бутылок друг о друга как минимум трое из моих новых друзей сразу же открыли глаза и повернули головы в сторону источника звука.