– А люди? Мы с тобой?

– Что люди?.. Ведь если гангрена началась, то часть здоровой ноги пилят. Демократия-то у нас – дама прагматичная.

– Прочь, прочь, прочь дурные мысли. Откроем последнюю банку кизилового компота, чтобы обмыть замысел. Отсыпайся, Алексей, и не ходи ни в какую администрацию. Позвонят, я скажу: заболел, слег.

И ведь действительно позвонили. Вкрадчивый женский голосок:

– Слег? Но только вы это, вы нас сразу информируйте, если что… если что не так. Мы вам премию к Новому году выпишем, отходы скоту, птицам.

Они что там, на Луне? Какие отходы, когда станица вырезала всю свою живность?! Яблоки перемолотила на сок. Капусту тоже выжала. Айву. Чем больше пьешь, тем больше хочется. В магазинах одна водка. Но они и Алексея, и ее тоже держат. На веревочке Алексей Чиж у них, на стальном тросике. Она заглянула в комнату постояльца. Интимная связь с ним никак не повлияла на ее чувства. Спит, совсем ребенок. Очки на тумбочке. Без очков его лицо совсем беззащитное. И тут ее мягко тронуло. Материнская жалость. Но ведь она моложе Алексея!

Чтобы дальше не мучить себя вопросами, она зашла в зал и сняла с нижней полки шкафа том Ожегова. Ожегов смотрел на нее строго, но достаточно приветливо: «Держать хвост пистолетом!»

УЛИЦА ЗЕЛЕНАЯ, ДОМ 133! Бог мой, опять игра цифр.

Алексей Чиж торопливо шагал рядом. С палкой через плечо, как пастух с дубиной.

– Алеш, ты какую-нибудь песню знаешь?

– Нее-е! Медведь на ухо. Обычно если отнимают зрение, слух дают. Бог дает. Ко мне это не имеет отношения. Я и песни на уроках не учил. Училка рукой махнула. Помню только чего-то такое: «Товарищ, я вахту не в силах стоять, – сказал кочегар кочегару». А вот танцую я хорошо. Ритм чую.

– Ты танцуешь?.. И что же танцуешь? Вальс? Танго?

– И вальс, и танго.

– Нет, танцевать мы будем потом. А сейчас бы спеть. Кроме своих кочегаров, еще чего-нибудь знаешь?

– Знаю. Речитатив «Четыре татарина».

– Как это?

– А вот.

И он запел надтреснутым голоском, абсолютно перевирая мелодию:

– Четыре татарина, четыре татарина, четыре татарина и один француз.

Она выправляла песню. Тихонько. Улица безлюдная. Их никто не слышал: «Четыре татарина, четыре татарина».

– О чем песня?

– А не о чем. Песня и должна быть не о чем. Это тебе не «Евгений Онегин».

– Алеш, а ты всегда хотел быть лозоходцем?

– Да нет. Я поэт.

– Специальности родственные. Где же твои стихи?

– Не печатают, говорят, сырые. Конечно, будут сырые, я ведь с водой связан.

ЗЕЛЕНАЯ, 133.

– Вот! Забор-то – не дотянешься. Но вот для нас специально этих железных прутиков наварили. Приварили. Тэкс.

Ольга развернула свое лассо. Размахнулась петлей. Шу-рух! С первого раза не получилось. Хорошо хоть не перекинула забор. И – раз. Вот оно, зацепило. Теперь надо лестничку зацепить. Как оно по-казачьи, Алеш? Дробныца?

Алексей озирался по сторонам.

– Ты не боись! Собак потравили, а люди в своих конурах. Последние соки друг из друга выжимают. Темно ведь, если б не луна. Давай вначале ты лезь, а я подстрахую.

Алексею она выдала «рабочую» обувь – мужнины кроссовки. Ловко, ловко он забрался. Кузнечик. А она его еще ботаником считает. Атлет!

Господи! Во дворе кто-то скулит. Дом бывшего директора «Райсельхозхимии». Крепость! Он вывозить «хату» не захотел. Зачем? У этого Вороного – дача на побережье рядом с исторической дачей брата Владимира Галактионовича Короленко. У Галактионыча – моська, у Вороного – слон. Видела – на фотке.

«Эй, ты, чего задумалась?» – сказала она себе и так же, царапая носы китайских кед зеленью забора, преодолела препятствие. Двор сейчас показался более широким, чем тогда, когда она репетиторствовала. Ах, где та девочка? Утекла из дому. Села на иглу.

Водоискатель Алеша раскачивался рядом со своей лозой. Он ведь и ее как-то перебросил.

У этого двора был второй двор, внутренней, с клумбами. И его надо было непременно пройти, потому как по-другому не проникнешь в сад-огород.

Алексей застыл, приник к палке.

И вдруг в лунном свете она увидела улыбку. Это на его лице сияло счастье. Образовался даже нимб, аура.

– Журчит! – вздохнул владелец лозы Чиж. – Но тихо. Где-то здесь.

Да, надо было пробираться в сад. Зачем они брали ружье? Все плечо оттянуло. И чуть по башке не двинуло, когда перепрыгивала. Что за вой такой? Тихий, надрывный. И она шагнула в новую калитку. К сторожке. Из нее пробивался свет. Свет не только пробивался – он хлынул. И чуть с ног не сбил Алексея и Ольгу. В свете этом громоздилась фигура в камуфляже. Охранник.