– Ну ты даешь, жопан, да еще и серебряный?

– Не обижай меня перед самым важным событием, вон видишь, сколько пуговиц на рукаве, это княжеский жупан. Держи ствол. Вот так вот – попробуй пальцем. Удобно?

Они с Бахытом задумали умереть, застрелиться из Бахытовых ружей. Федотов странно спьянел. Порой он был до ясности трезв, а порой его заволакивало черной пеленой, и сквозь эту черную пелену виделась другая кошма, серая. И в ней сам Федотов вяло двигается по кухне, наливает яблочное вино, слушает цитаты из Омара Хайяма. Цитаты вместо закуски.

Вначале они решили пойти странниками по Руси, скитаться, пешком или на велосипедах, а потом дошли до вот этого – застрелиться из охотничьих ружей, которые Бахыт прятал в несгораемом сейфе. Зачем жить, если все близкие уже потеряны и вино, и сигареты, и деньги – все кончилось.

Но вот сейчас пришел эпизод протрезвления, и Алексей Федотов ярко увидел Бахыта с крупным бисером пота на смуглом, йодистого цвета лбу. Глаза ничего не выражали. У восточных людей по глазам читать трудно. Может быть, он шутил и ружья не заряжены.

– Ружья заряжены волчьей дробью, – вздохнул Бахыт. Ему, надо полагать, тоже не хотелось на тот свет. Но ничего не поделаешь, раз решили, так надо. Так поступал Батый!

– Так поступал хан Батый! – подтвердил Бахыт. – Значит так, нажимаем под счет «три». Ты поудобнее располагайся.

– А ковер кровищей зальет, – посулил Федотов.

– Зальет! – опять с сожалением вздохнул серебряный казахский князь. Ковер ему было жалко.

– Вещи в этом мире не нужны, читай Омара ибн Хайяма.

Серая и черная занавески начали задергиваться.

Сквозь них уже виднелась скрюченная фигура Бахыта в рубашке без рукавов и спортивных с синтетическим блеском брюках.

– Надо немного подышать. Полминутки. Найти крючок. Нашел? Теперь буду медленно считать. И раз… и два…

Сначала Федотов подумал, что «три» уже прозвучало, и выстрел совершился. Так грохнуло что-то. И перед ним, перед ними, не успевшими один вслух, другой мысленно прошептать-воскликнуть «три», встала темноволосая красавица.

Это была Наташа.

Наташа послана ему роком.

И сейчас она спасла Федотова. Ведь он, несмотря ни на что, не хотел умирать. Впрочем, умирать не хотел и Бахыт. Но они бы, как всегда это делается у русских и у нерусских, погибли бы по ошибке. Из-за амбиций.

– Что это вы тут надумали? Охотитесь друг на друга или посуду ружьями считаете?

– Посуду считаем! – радостно воскликнул спасенный Бахыт. – Хочешь сейчас лупану вон по этой вазе?!

– Не хочу. Я дыма не терплю. Бахыт, у тебя ведь велосипеды были?

– Два велосипеда, один женский, другой мужской.

– Дай нам с Алексеем Владимировичем на пару часиков.

– Нет вопросов, только их надо подкачать.

Бахыт кинул ключи от сарайчика, где впритык друг к дружке, обнявшись, стояли два велосипеда. Как и все в доме Бахыта, эти велосипеды были чистенькими, и их можно было отправлять на велосипедную выставку.

– Поедем куда глаза глядят? – предложила Наташа.

Пелена с глаз упала окончательно. Вместо этого Федотов видел подрагивающее на ухабах крыло Наташиного велосипеда, красный глаз габаритного катафота, узкую, длинноватую спину да темную лаковую полосу волос.

Он давил на педали, стараясь ехать чуть поодаль. А Наташа оглядывалась, кричала ему, неважно что, и блестела своей смуглой, смутной улыбкой.

Наташа дана ему во спасение.

Дорога окончательно вытрясла из Федотова алкоголь. Еще пришлось тащить велосипеды через кочки, дерн, царапающиеся кусты. И далеко. Теперь уже отставала Наташа. Наташа чертыхалась и облизывала губы.

Они не договаривались и все же приехали в этот сад, в котором уже были разок. Заброшенный колхозный сад. На тонких ветках тяжело висели невызревшие еще плоды. А вот листьев на деревьях было мало. Плодоносили эти яблоньки с природным бесстыдством. Наташа взмахнула руками. И этим волшебным жестом скинула с себя все. Стала черноволосой и зеленоглазой. Почти яблоней.

«Фу ты – красивость», – поймал себя Федотов. Он всегда ловил себя, искал в чужой и своей речи штампы и морщился, когда замечал в себе и других довольно похабную прелесть.

Все произошло легко. И эта стремительность ему понравилось. В ней не было места для того, чтобы о чем-то подумать. Чтобы ловить себя за нос, думать, морщиться, корить и все объяснять. Это было мгновенное счастье. И головешки этого счастья уютно грели.

Она прижала Федотова к груди:

– Вы хотели это?

– Да, хотели! – выдавил он.