Со временем «Перископ» стал обрастать приложениями: криминальным, спортивным, эротическим, юмористическим, автомобильным – всего 12 пестрых журналов общим тиражом два миллиона в неделю. Доходов хватало даже на рекламу по центральным телеканалам: четырехсекундный ролик с читающим в постели мордоворотом под слоганом: «Издательский дом \'\'Перископ\'\'. С нами не заснешь».

В такой успешной организации мечтал работать каждый питерский журналист. Из них отобрали двадцать четыре счастливца – по два в каждый журнал. Все они сидели в огромном зале под присмотром камер слежения и двух замов Игоря Борисовича, в кабинетах которых установили стекла, тонированные с одной стороны: они вас видят, а вы их – нет.

Игорь Борисович считал, что в коллективе должна существовать атмосфера здоровой конкуренции, и поощрял карьерные рвения сотрудников. Однажды один амбициозный юноша задержался на работе дольше всех и взломал пароли на компьютере своего шефа. И не прогадал. Утром на стол Воронина легла распечатка переписки коллеги с его авторами, из которой следовало, что в журнале публикуется прошлогодний снег, а гонорар дербанится между автором и редактором. Процедура увольнения двурушника была проведена по правилам салуна: охрана на руках вынесла его на улицу и посадила верхом на мусорный бак. В тот же день в опустевшее кресло сел бдительный юноша.

В коммерческом отделе работал молодой рафинированный яппи. Я ни разу не видел его без костюма, галстука и белой рубашки. Наверное, он во всем этом спал, положив под голову кожаный портфель, который казался продолжением руки. Я несколько раз встречал его по дороге из офиса к метро: он передвигался легкой трусцой, смешно виляя пятками. Коллеги пояснили, что это неслучайно: за счет увеличения скорости ходьбы можно экономить четыре минуты только между метро и работой. Итого шестнадцать минут в день, час двадцать в неделю. Почти полтора часа, которые можно потратить на то, чтобы приблизить осуществление заветных целей. Мне до сих пор интересно, как он справлялся с потоотделением.

Вообще, в фирме витал дух американизма. Последним штрихом стала электронная система входа-выхода, которую Воронин на беду сотрудников углядел в Нью-Йорке. Чтобы войти в офис, необходимо был вставить в турникет пластиковую карту. Таким образом, руководство с точностью до минуты знало, сколько времени каждый сотрудник проводит на рабочем месте. Поскольку дымить сигаретой в здании запрещалось, каждый перекур означал небольшое сокращение заработка. Игорь Борисович надеялся за счет турникетов сократить число курящих сотрудников (сам он не курил с армии из-за проблем с легкими) и повысить производительность труда. Но вышло наоборот. Наиболее экономные теперь держались до обеденного перерыва, за который успевали спалить пяток сигарет, и дожидались конца рабочего дня в безвольном никотиновом катарсисе.

Воронин гордился, что его кадры, как классные футболисты, способны играть на любой позиции. Например, редактор детского журнала «Чипполино» легко встал у руля «Интима», а старушка из «Дамского перископа» успешно редактировала криминальный ужастик «За чертой». Игорь Борисович неоднократно подчеркивал, что может за неделю сделать редактора из охранника и наоборот. Но, прослушав с десяток магнитофонных пленок с застольной критикой руководства, Игорь Борисович все более грустнел глазами и прощал коллегам их маленькие человеческие слабости.

Однажды Коля Привокзальный, бывший пожарник и замредактора подросткового журнала «Подвальчик», намешал водку с пивом на одном корпоративе и принялся топить Воронина в бассейне со словами: «Бери доминошку в зубы, чепушила». Колино превосходство в физической силе было подавляющим, и от беды спасла лишь вовремя подоспевшая подмога. Дело было в пятницу, и выходные Коля провел в мучительном ожидании вендетты. В понедельник он бросил гордость к ногам недобитого босса и был им прощен. Столь же великодушным Воронин оказался и к моему шефу Диме Волчеку, умудрившемуся дважды промахнуться в него бутылкой с каких-то восьми метров.

Воронин много лет работал при штабе и понимал, что его успех обречен на ненависть и зависть коллег. Но эти люди никуда от него не уйдут и до пенсии будут заглядывать ему в глаза. Он назначал редакторами лишь тертых калачей, у которых в прошлом было изгнание с работы и серое время безденежья. Игорь Борисович знал, что карьерные падения как ничто отбивают склонность начинать жизнь с белого листа. Поэтому Воронин чувствовал себя с коллективом фараоном, и лишь на корпоративных вечеринках держался настороже.

Когда тиражи росли, коридоры «Перископа» наполнялись сытой мещанской добротой: было с кем обсудить «Зенит» и «Нашу Рашу», а на дни рождения угощали коньяком и шербетом. Но когда мне хотелось выкурить сигарету и пролить на кого-нибудь дар общения, я выходил к турникету. Сутки через двое я находил здесь Федора Михайловича Разумовского.

Вы можете представить себе Лесли Нильсена в камуфляже от «Красного треугольника»? Вот такой человек охранял покой «Перископа» с тех пор, как боссы решили сэкономить на милицейских секьюрити с автоматами. От кого мог защитить Разумовский, если умудрился прикормить здесь всех кошек района? Какого бельмеса он сам здесь делал со своими двумя «вышками» – по истории и архитектуре? Я не раз его спрашивал. «А я все свои дела давно переделал», «Я не страдаю от безделья, я от него тащусь», «Не спеши, а то успеешь» – эти ответы не многое мне объясняли.