ство содрогалось, следуя подъемам — падениям этого

колдовского ритма.

Раз только довелось мне приметить, как магический

ритм надломился. Это было на расширенном писательском

выступлении в зале петроградской Городской думы 3.

Блок прочитал «Река раскинулась...», прочитал «К Музе»,

прочитал «Грешить бесстыдно, непробудно...», — все

прочитал, не изменяя своей антидекламаторской, анти­

актерской, своей священнодейственной м а н е р е , — и начал

читать «На железной дороге»:

Под насыпью, во рву некошенном,

Лежит и смотрит, как живая...

101

Он дочитывал уже последние слова:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена...

И вдруг что-то случилось: губы дрогнули, голос жа­

лобно зазвенел. «Все больно...» — прошептал он потерян­

но — и, не поклонившись, быстро ушел с эстрады.

«Ему больно. Ему на самом деле б о л ь н о » , — говорила

я про себя. Я что-то новое поняла в искусстве. А заод­

но — и в жизни; ибо искусство и жизнь тогда для меня

не существовали раздельно. И вообще, я только еще со­

биралась начать что-нибудь понимать: мне ведь не было

еще и двадцати лет.

Совсем по-другому выглядел Блок на литературном

вечере в зале Тенишевского училища 4. Прочитав стихи

на эстраде, он перешел в публику и занял место рядом с

Л. А. Андреевой-Дельмас. Она была ослепительна, в ли­

ловом открытом вечернем платье. Как сияли ее мрамор­

ные плечи! Какой мягкой рыже-красной бронзой отлива­

ли и рдели ее волосы! Как задумчиво смотрел он в

ее близкое-близкое лицо! Как доверчиво покоился ее

белый локоть на черном рукаве его сюртука!

И опять по-другому я вижу его весной 1915 года в

зале Географического общества в Демидовом переулке.

В этом зале происходили заседания петроградского Рели­

гиозно-философского общества, представлявшего собою

цитадель дореволюционного идеализма. Блок состоял в

этом обществе действительным членом и был его посто­

янным посетителем 5. С неизменным выражением вежли­

вого внимания он выслушивал более или менее простран­

ные доклады на гносеологические и психологические

темы. Доклады эти не вызывали особого оживления в

зале, да они на это и не претендовали; работа общества

полностью протекала в области отвлеченных идей, выска­

зывания чаще всего имели изысканный и бесстрастный

характер. Но то заседание, о котором идет речь, было

посвящено не совсем обычным занятиям: на повестке дня

стоял вопрос о поведении В. В. Розанова — критика,

философа и религиозно мыслящего публициста. Со свой­

ственным этому деятелю глубоким презрением к нормам

общественных приличий, он перешел все границы допу­

стимого в своем злобном газетном выступлении, обращен­

ном к русским политэмигрантам. Руководство Религиоз­

но-философского общества предложило исключить

102

Розанова из состава членов 6. Выступая по предложению,

джентльмен и сноб Д. В. Философов отбросил свою отлич­

но выделанную выдержку, отказался от привычных своих

мягких полутонов. Он начал с силой: «Даже «Новое вре­

м я » , — само «Новое время»! — отступилось от Розанова!

Ему пришлось перекочевать в татарскую орду «Земщины»!»

Бледнея от гнева, Философов не читал, а выкрикивал

циничные сентенции Розанова по адресу русских револю­

ционеров: «Захотели могилки на родной стороне?! Нет

для вас родной с т о р о н ы , — волки, волки и волки!» И на

каждое слово зал отвечал негодующим гулом.

Вслед за Философовым выступает корректнейший и

скучноватый профессор — историк Карташев. Лектор

превратился в трибуна: гремит, пророчествует: «Инди­

видуализм! Вот куда он ведет! Индивидуализм! Вот где

зло, вот где общественная опасность!»

Но слышатся и другие голоса. Нет, не все согласны

на исключение Розанова. Ни за что не согласен литера­

туровед Е. В. Аничков, вся его небольшая, кругленькая