к нам в обсерваторию и оставался там иногда до рассве-

92

та. Под утро мы вместе возвращались домой, идя по

пустынному, снежному Александровскому парку до Ка-

менноостровского проспекта.

Некоторое время А. А. долго не заходил в обсервато­

рию, и я, послав ему письмо и свою новую книжку сти­

хов 2, получил от него следующий ответ:

Дорогой С<тепан> С<тепанович>.

Не могу видеться с Вами сейчас (от усталости,

от многих дел, от нервного расстройства), но давно имею

потребность сказать Вам, что книжка Ваша (за исключе­

нием частностей, особенно псевдонима и заглавия) мно­

гим мне близка. Вас мучат также звездные миры, на ко­

торые Вы смотрите, и особенно хорошо говорите Вы

о звездах.

Александр Блок.

Ноябрь 1911

Во время наших совместных наблюдений в обсервато­

рии к нам присоединялись иногда два моих товарища

по университету (оба теперь умершие; один из них —

Эниш — автор книги «Комета Галлея»), и А. А. так

к ним привык, что всегда справлялся о них, когда

их не было в обсерватории.

А. А. во время своего увлечения небом интересовался

вопросом о душе и никак не мог примириться с мыслью,

что нами управляет, как и всей природой, «физический

закон». Вот почему в это время этот «физический закон»

так угнетал и подавлял индивидуализм А. А. Блока,

взлелеянный им на романтических берегах поэзии Жу­

ковского, Тютчева и В. Соловьева, и вызывал тоску оди­

ночества, когда он смотрел в бездонные пучины неба,

где «без руля и без ветрил» 3 в стройном порядке смы­

кали орбиты небесные светила.

АННА АХМАТОВА

О БЛОКЕ

В Петербурге, осенью 1913 года, в день чествования

в каком-то ресторане приехавшего в Россию Верхарна,

на Бестужевских курсах был большой закрытый (то есть

только для курсисток) вечер. Кому-то из устроительниц

пришло в голову пригласить меня. Мне предстояло чест­

вовать Верхарна, которого я нежно любила не за его

прославленный урбанизм, а за одно маленькое стихотво­

рение «На деревянном мостике у края света».

Но я представила себе пышное петербургское ресто­

ранное чествование, почему-то всегда похожее на помин­

ки, фраки, хорошее шампанское, и плохой французский

язык, и тосты — и предпочла курсисток.

На этот вечер приехали и дамы-патронессы, посвятив­

шие свою жизнь борьбе за равноправие женщин. Одна

из них, писательница Ариадна Владимировна Тыркова-

Вергежская, знавшая меня с детства, сказала после мое­

го выступления: «Вот Аничка для себя добилась равно­

правия».

В артистической я встретила Блока.

Я спросила его, почему он не на чествовании Верхар­

на. Поэт ответил с подкупающим прямодушием: «Оттого,

что там будут просить выступать, а я не умею говорить

по-французски».

К нам подошла курсистка со списком и сказала, что

мое выступление — после блоковского. Я взмолилась:

«Александр Александрович, я не могу читать после вас».

Он — с упреком — в ответ: «Анна Андреевна, мы не те­

нора». В это время он уже был известнейшим поэтом

России. Я уже два года довольно часто читала мои стихи

в Цехе поэтов, и в Обществе ревнителей художествен­

ного слова, и на Башне Вячеслава Иванова, но здесь все

было совершенно по-другому.

Насколько скрывает человека сцена, настолько его

беспощадно обнажает эстрада. Эстрада — что-то вроде

плахи. Может быть, тогда я почувствовала это в первый

94

раз. Все присутствующие начинают казаться выступаю­

щему какой-то многоголовой гидрой. Владеть залой

очень трудно — гением этого дела был Зощенко. Хорош

на эстраде был и Пастернак.

Меня никто не знал, и, когда я вышла, раздался

возглас: «Кто это?» Блок посоветовал мне прочесть «Все