Шрифт:
"Игрок") и высказал мысль, что если бы в Дрездене он был теперь один, то
непременно бы съездил поиграть на рулетке. К этой мысли муж возвращался еще
раза два, и тогда я, не желая в чем-нибудь быть помехой мужу, спросила, почему
же он теперь не может ехать? Федор Михайлович сослался на невозможность
оставить меня одну, ехать же вдвоем было дорого. Я стала уговаривать мужа
поехать в Гомбург на несколько дней, уверяя, что за его отсутствие со мной
ничего не случится. Федор Михайлович пробовал отговариваться, но так как ему
самому очень хотелось "попытать счастья", то он согласился и уехал в Гомбург
{24}, оставив меня на попечение нашей хозяйки. Хотя я и очень бодрилась, но
когда поезд отошел, я почувствовала себя одинокой, я не могла сдержать своего
горя и расплакалась. Прошло два-три дня, и я стала получать из Гомбурга письма, в которых муж сообщал мне о своих проигрышах и просил выслать ему деньги; я
его просьбу исполнила, но оказалось, что и присланные он проиграл, и просил
вновь прислать, и я, конечно, послала. Но так как для меня эти "игорные"
волнения были совершенно неизвестны, то я преувеличила их влияние на
здоровье моего мужа. Мне представилось, судя по его письмам, что он, оставшись
в Гомбурге, страшно волнуется и беспокоится. Я опасалась нового припадка и
приходила в отчаяние от мысли, зачем я его одного отпустила и зачем меня нет с
ним, чтобы его утешить и успокоить. Я казалась себе страшной эгоисткой, чуть не
преступницей за то, что в такие тяжелые для него минуты я ничем не могу ему
помочь.
Чрез восемь дней Федор Михайлович вернулся в Дрезден и был страшно
счастлив и рад, что я не только не стала его упрекать и жалеть проигранные
деньги, а сама его утешала и уговаривала не приходить в отчаяние.
Неудачная поездка в Гомбург повлияла на настроение Федора
Михайловича. Он стал часто возвращаться к разговорам о рулетке, жалел об
истраченных деньгах и в проигрыше винил исключительно самого себя. Он
уверял, что очень часто шансы были в его руках, но он не умел их удержать, торопился, менял ставки, пробовал разные методы игры - ив результате
проигрывал. Происходило же это от того, что он спешил, что в Гомбург приехал
33
один и все время обо мне беспокоился. Да и в прежние приезды на рулетку ему
приходилось заезжать всего на два, на три дня, и всегда с небольшими деньгами, при которых трудно было выдержать неблагоприятный поворот игры. Вот если
бы удалось поехать в рулеточный город и пожить там недели две-три, имея
некоторую сумму в запасе, то он наверно бы имел удачу: не имея надобности
спешить, он применил бы тот спокойный метод игры, при котором нет
возможности не выиграть если и не громадную сумму, то все-таки достаточную
для покрытия проигрыша. Федор Михайлович говорил так убедительно, приводил
столько примеров в доказательство своего мнения, что и меня убедил, и когда
возник вопрос, не заехать ли нам по дороге в Швейцарию (куда мы направлялись) недели на две в Баден-Баден, то я охотно дала свое согласие, рассчитывая на то, что мое присутствие будет при игре некоторым сдерживающим началом. Мне же
было все равно, где бы ни жить, только бы не расставаться с мужем.
Когда мы наконец решили, что по получении денег поедем на две недели
в Баден-Баден, Федор Михайлович успокоился и принялся переделывать и
заканчивать работу, которая ему так не давалась. Это была статья о Белинском
{25}, в которой мой муж хотел высказать о знаменитом критике все, что лежало у
него на душе. Белинский был дорогой для Федора Михайловича человек. Он
высоко ставил его талант, еще не зная его лично, и говорит об этом в номере
"Дневника писателя" за 1877 год {26}.
Но, высоко ставя критический дар Белинского и искренне питая
благодарные чувства за поощрение его литературного дарования, Федор
Михайлович не мог простить ему то насмешливое и почти кощунственное
отношение этого критика к его религиозным воззрениям и верованиям.
Возможно, что многие тяжелые впечатления, вынесенные Федором
Михайловичем от сношения с Белинским, были следствием сплетен и
нашептываний тех: "друзей", которые сначала признали талант Достоевского и