Михайлович, приславший по этому поводу письмо. Денег у Федора Михайловича

не оказалось, и они решили заложить его шубу у ближайшего закладчика, причем

усердно уверяли Федора Михайловича, что оттепель продолжается, погода теплая

и он может проходить несколько дней в осеннем пальто до получения денег от

"Русского вестника".

Я была глубоко возмущена бессердечием родных Федора Михайловича. Я

сказала ему, что понимаю его желание помочь родным, но нахожу, что нельзя им

жертвовать своим здоровьем и даже, может быть, жизнью.

Я начала спокойно, но с каждым словом гнев и горесть мои возрастали; я

потеряла всякую власть над собою и говорила как безумная, не разбирая

выражений, доказывала, что у него есть обязанности ко мне, его невесте; уверяла, что не перенесу его смерти, плакала, восклицала, рыдала, как в истерике. Федор

Михайлович был очень огорчен, обнимал меня, целовал руки, просил

успокоиться. Моя мать услышала мои рыдания и поспешила принести мне стакан

сахарной воды. Это меня несколько успокоило. Мне стало стыдно, и я извинилась

перед Федором Михайловичем. В виде объяснения он стал говорить мне, что в

прошлые зимы ему раз по пяти, по шести приходилось закладывать шубу и

ходить в осеннем пальто.

– Я так привык к этим закладам, что и на этот раз не придал никакого

значения. Знай я, что ты примешь это трагически, то ни за что не позволил бы

Паше отвезти шубу в заклад, - уверял меня сконфуженный Федор Михайлович.

<...>

XVI

Главная, наиболее дорогая нам обоим тема разговоров с Федором

Михайловичем была, конечно, наша будущая супружеская жизнь.

26

Мысль, что я не буду разлучаться с мужем, стану участвовать в его

занятиях, получу возможность наблюдать за его здоровьем и смогу оберегать его

от назойливых, раздражающих его людей, представлялась мне столь

привлекательной, что иногда я готова была плакать при мысли, что все это не

могло скоро осуществиться. Свадьба наша зависела главным образом от того, устроится ли дело с "Русским вестником". Федор Михайлович собирался съездить

на рождестве в Москву и предложить Каткову свой будущий роман. Он не

сомневался в желании редакции "Русского вестника" иметь его своим

сотрудником, так как напечатанный в 1866 году роман "Преступление и

наказание" произвел большое впечатление в литературе и привлек к журналу

много новых подписчиков {17}. Вопрос был лишь в том: найдутся ли у журнала

свободные средства для аванса в несколько тысяч, без получения которых

немыслимо было нам устроиваться новым хозяйством. В случае неудачи в

"Русском вестнике" Федор Михайлович предполагал немедленно по окончании

"Преступления и наказания" приняться за новый роман и, написав его б_о_льшую

часть, предложить его в другой журнал. Неудача в Москве грозила отодвинуть

нашу свадьбу на продолжительный срок, - может быть, на целый год. Глубокое

уныние овладевало мною при этой мысли. <...>

К тому же, будучи отягощен долгами, Федор Михайлович должен был сам

предлагать свой труд в журналы и конечно, получал за свои произведения

значительно менее, чем получали писатели обеспеченные, вроде Тургенева или

Гончарова. В то время как Федору Михайловичу платили за "Преступление и

наказание" по полутораста рублей с печатного листа, Тургенев в том же "Русском

вестнике" за свои романы получал по пятисот рублей за лист {18}.

Всего же обиднее было то, что, благодаря нескончаемым долгам, Федор

Михайлович должен был спешить с работою. Он не имел ни времени, ни

возможности отделывать свои произведения, и это было для него большим горем.

Критики часто упрекали Федора Михайловича за неудачную форму его романов, за то, что в одном романе соединяется их несколько, что события нагромождены

друг на друга и многое остается незаконченным. Суровые критики не знали,

вероятно, при каких условиях приходилось писать Федору Михайловичу.

Случалось, что первые три главы романа были уже напечатаны, четвертая -