45

следила и провожала меня своими глазками, так поглядела на меня, что до сих

пор представляется, и все ярче и ярче. Никогда не забуду и никогда не перестану

мучиться. Если даже и будет другой ребенок, то не понимаю, как я буду любить

его, где любви найду? мне нужно Соню. Я понять не могу, что ее нет и что ее

никогда не увижу" {"Биография и письма", стр. 188 {43}. (Прим. А. Г.

Достоевской.)}.

Такими же словами отвечал Федор Михайлович на утешения моей матери.

Меня его подавленное настроение страшно беспокоило, и я с огорчением думала: неужели возможно, что Федор Михайлович, если господь вновь благословит нас

рождением ребенка, не полюбит его и не будет так же счастлив, как был счастлив

при рождении Сони. Точно темная завеса задернулась пред нами, так было в

нашей семье тоскливо и грустно.

Федор Михайлович продолжал работать над своим романом, но работа его

не утешала. К нашему печальному настроению присоединилась тревога по поводу

того, что стали пропадать адресованные нам письма и таким образом

затруднялись сношения с родными и знакомыми, а эти сношения составляли

единственное наше утешение. <...>

К осени нам стало ясно, что необходимо во что бы то ни стало изменить

наше тяжелое настроение, и в начале сентября мы решили переехать в Италию и

на первый случай поселиться в Милане. <...>

Перемена обстановки, дорожные впечатления, новые люди (ломбардцы-

крестьяне, по мнению Федора Михайловича, с виду очень похожи на русских

крестьян) - все это повлияло на настроение Федора Михайловича, и первые дни

пребывания в Милане он был чрезвычайно оживлен: водил меня осматривать

знаменитый Миланский собор Il Duomo, составлявший для него всегда предмет

искреннего и глубокого восхищения. Федор Михайлович жалел только о том, что

площадь пред собором близко застроена домами (теперь площадь значительно

расширена), и говорил, что архитектура Il Duomo, таким образом, теряет в своей

величественности. В один ясный день мы с мужем даже взбирались на кровлю

собора, чтобы бросить взгляд на окрестности и лучше рассмотреть украшающие

его статуи. Поселились мы близ Corso, в такой узенькой улице, что соседи могли

переговариваться из окна в окно. <...>

Осень 1868 года в Милане была дождливая и холодная, и делать большие

прогулки (что так любил мой муж) было невозможно. В тамошних читальнях не

имелось русских газет и книг, и Федор Михайлович очень скучал, оставаясь без

газетных известий с родины. Вследствие этого, прожив два месяца в Милане, мы

решили переехать на зиму во Флоренцию. Федор Михайлович когда-то бывал

там, и у него остались о городе хорошие воспоминания, главным образом о

художественных сокровищах Флоренции.

Таким образом, в конце ноября 1868 года мы перебрались в тогдашнюю

столицу Италии и поселились вблизи Palazzo Pitti. Перемена места опять повлияла

благоприятно на моего мужа, и мы стали вместе осматривать церкви, музеи и

дворцы. Помню, как Федор Михайлович приходил в восхищение от Cathedrale,

церкви Santa Maria del fiore и от небольшой капеллы del Battistero, в которой

обычно крестят младенцев. Бронзовые двери Вattistero (особенно delta del

46

Paradiso), работы знаменитого Ghiberti, очаровали Федора Михайловича, и он, часто проходя мимо капеллы, всегда останавливался и рассматривал их. Муж

уверял меня, что если ему случится разбогатеть, то он непременно купит

фотографии этих дверей, если возможно, в натуральную их величину, и повесит у

себя в кабинете, чтобы на них любоваться.

Часто мы с мужем бывали в Palazzo Pitti, и он приходил в восторг от

картины Рафаэля "Madonna della Sedia". Другая картина того же художника, "S.

Giovan Battista nel deserto" (Иоанн Креститель в пустыне), находящаяся в галерее

Uffizi, тоже приводила в восхищение Федора Михайловича, и он всегда долго

стоял перед нею. Посетив картинную галерею, он непременно шел смотреть в том

же здании статую Venere de Medici (Венеру Медицийскую) работы знаменитого

греческого скульптора Клеомена. Эту статую мой муж признавал гениальным