ВОСПОМИНАНИЯ О ФЕДОРЕ МИХАЙЛОВИЧЕ ДОСТОЕВСКОМ

В 1839 году я поступил в Главное инженерное училище (ныне

Николаевское) в четвертый, младший, класс, тринадцати лет. Федор Михайлович

в это время был во II классе. Мы, воспитанники низшего класса, не имели ничего

общего в то время с воспитанниками (как тогда называли, "кондукторами") высших классов, так как первый год поступления в училище был для новичка

годом полного бесправия и подчинения старшим воспитанникам. Существовал

обычай, что все старшие воспитанники имели полное право приказывать

новичкам, а те должны были беспрекословно исполнять их приказания. Всякое

72

сопротивление их приказанию или проявление самостоятельности было

наказываемо ими подчас очень жестоко. Обычай дикий, который, слава богу

теперь вывелся.

Я лично находился в этом случае в исключительном положении: так как я

рисовал лучше других, то мне часто приходилось, по просьбе, а большею частью

по приказанию, рисовать для старших воспитанников. Рисовал я или орнаменты

для архитектурных проектов, или вырисовывал самые архитектурные проекты, или наконец делал просто рисунки. Офицеры "офицерских" классов (ныне

академических) иногда также приносили мне свои архитектурные проекты, на

которых я должен был вычерчивать капители и орнаменты на зданиях.

Как-то раз и Федор Михайлович попросил меня исполнить для него

подобного рода работу, - и когда я сделал то, что он просил, то Федор

Михайлович заинтересовался моими способностями и стал моим защитником

против грубых наших повелителей из старших классов,

В то время Федор Михайлович был очень худощав; цвет лица был у него

какой-то бледный, серый, волосы светлые и редкие, глаза впалые, но взгляд

проницательный и глубокий.

Во всем училище не было воспитанника, который бы так мало подходил к

военной выправке, как Ф. М. Достоевский. Движения его были какие-то

угловатые и {вместе с тем порывистые. Мундир сидел неловко, а ранец, кивер, ружье - все это на нем казалось какими-то веригами, которые временно он обязан

был носить и которые его тяготили.

Нравственно он также резко отличался от всех своих - более или менее

легкомысленных - товарищей. Всегда сосредоточенный в себе, он в свободное

время постоянно задумчиво ходил взад и вперед где-нибудь в стороне, не видя и

не слыша, что происходило вокруг него.

Добр и мягок он был всегда, но мало с кем сходился из товарищей. Было

только два лица, с которыми он подолгу беседовал и вел длинные разговоры о

разных вопросах. Эти лица были Бережецкий и, кажется, А. Н. Бекетов. Такое

изолированное положение Федора Михайловича вызывало со стороны товарищей

добродушные насмешки, и почему-то ему присвоили название "Фотия" {1}. Но

Федор Михайлович мало обращав внимания на такое отношение товарищей.

Несмотря на насмешки, к Федору Михайловичу вообще товарищи относились с

некоторым уважением. Молодость всегда чувствует умственное и нравственное

превосходство товарища - только не удержится, чтоб иногда не подсмеяться над

ним.

Когда Федор Михайлович окончил курс в академических классах, то он

поступил на службу в С.-Петербурге при инженерном департаменте. Жил он

тогда на углу Владимирской улицы и Графского переулка.

Как-то, встретив меня на улице, Федор Михайлович стал расспрашивать

меня, занимаюсь ли я рисованием, что я читаю? Потом советовал мне серьезно

заниматься искусством, находя во мне талант, и в то же время заниматься и

чтением произведений великих авторов, - при этом пригласил меня навестить его

когда-нибудь в праздничное время. Я поспешил воспользоваться любезным

приглашением и в первое же воскресенье отправился к Федору Михайловичу.

73

Квартира его была во втором этаже и состояла из четырех комнат: просторной

прихожей, зальца и еще двух комнат; из них одну занимал Федор Михайлович, а

остальные были совсем без мебели. В узенькой комнате, в которой помещался, работал и спал Федор Михайлович, был письменный стол, диван, служивший ему

постелью, и несколько стульев. На столе, стульях и на полу лежали книги и

исписанные листы бумаги.