городскую библиотеку Жуковского. Что-нибудь, а надо делать поскорее.

Нынешний государь был в этом доме еще наследником в 1837 году11,

подарил тогдашнему владельцу, какому-то чиновнику, золотую табакерку и

сказал: "Береги же дом Жуковского!" Добрый человек так возгордился, что к нему

приступу не было. Потом, по отъезде великого князя, он поскакал по городу без

шляпы, держа пожалованную табакерку над головою, и начал вести себя

непристойно, делать разные грубости начальникам. Напрасно они увещевали его.

"Наследник велел мне беречь дом Жуковского", -- твердил он в ответ и

оправдание. Ему велели подать в отставку. "Никто не может меня отставить. Мне

наследник велел беречь дом Жуковского", -- повторял он беспрестанно и написал

грубое письмо к губернатору12.

Между тем смерклось, домой мы воротились уже поздно вечером, и

разговор обратился опять к старине. Авдотья Петровна рассказала нам несколько

примечательных случаев из жизни покойных обитателей этой исторической

местности.

Жуковский был в Белеве в последний раз в 1837 году, путешествуя с

наследником, нынешним государем. Не доезжая Москвы, он испросил себе

увольнение на несколько дней, чтоб посетить свою родину. Авдотья Петровна

только что воротилась тогда из-за границы, где во Франкфурте-на-Майне была

свидетельницею городских приготовлений поднесть лавровый венок

осьмидесятилетнему Гете13. Она вздумала увенчать таким венком и Жуковского

в его родном городе и сообщила эту мысль обывателям. Венок был заказан в

Москве по ее рисунку: числом листов соответствовал числу лет Жуковского,

вставленными изумрудами изображались капли росы. В Туле наследник узнал

как-то о приготовленном торжестве и сказал Жуковскому, что его собираются

увенчать в Белеве. Жуковский написал тотчас Авдотье Петровне, чтобы она

убедила белевцев отложить их намерение: иначе он не приедет. Это очень

огорчило Авдотью Петровну, но делать было нечего, и она должна была оставить

свою мысль, стоившую ей очень дорого. Жуковскому была поднесена хлеб-соль

на серебряном блюде. Его встретил весь город; вечером была иллюминация, и он

прогуливался по бульвару, окруженный толпою.

Обед в пятницу приготовлен был в библиотеке Жуковского. Она украшена

была, как и портрет Жуковского, цветами и зеленью. При входе играла музыка,

крыльцо окружено толпами народа. <...>

<РЕЧЬ М. П. ПОГОДИНА НА ОБЕДЕ,

ДАННОМ В ЕГО ЧЕСТЬ>

Я приехал в Белев на пути в Киев, чтоб посетить дорогих друзей, из

которых, осмеливаюсь так назвать, старшая, Авдотья Петровна Елагина, была

добрым гением всех моих товарищей, старших и младших, во все продолжение

нашей литературной и общественной жизни, от которой все мы, в случае нужды,

получали всегда и советы, и одобрение, и утешение.

Второй моей целью было увидеть места, освященные началом

поэтической деятельности Жуковского, который, вслед за Карамзиным, имел

благотворное влияние на все наше поколение, теперь уже отживающее свой век.

Мне хотелось увидеть места, где, в кругу родных, получил он первые самые

сильные впечатления, где он делал первые свои опыты, произнес первые звуки,

которые впоследствии отозвались на судьбе всей русской словесности -- и на

душе его августейшего воспитанника, нынешнего государя-освободителя. Вот в

какой связи находится Белев с современною русскою жизнию и, следовательно,

всею русскою историею.

И вам угодно было, Мм. гг., чтобы в этих приснопамятных местах я

получил такой лестный для меня знак внимания и сочувствия к моим посильным

трудам или хоть к добрым намерениям!

Не стану говорить, какое новое удовольствие ощущаю в эти минуты,

удовольствие неожиданное и тем более сладкое.

В 1845 году я имел честь принимать участие в открытии памятника

Карамзину в Симбирске. За столом мне привелось высказать желание, чтобы в

Симбирске всегда находились люди, готовые идти по следам Карамзиных,

Дмитриевых, Тургеневых, Языковых, тамошних уроженцев. Здесь, в Белеве,