Затем канцлер сообщил нам, что некоторые известные лица чересчур назойливо обращаются к нему с вопросами и разными другими требованиями. В эту минуту ему была подана депеша следующего содержания: «Фавр и другие представители Парижа объявляют, что об уступке владений теперь не может быть и речи, но что вся забота их должна состоять в защите отечества». «Ну, так теперь мы избавлены от всяких переговоров с Тьером», – заметил шеф. «Да, – подтвердил Дельбрюк, – с такими упрямыми и тупоумными людьми после этого действительно не может быть и речи о мире». Потом министр сказал Абекену, что принц Адальберт намеревается писать императору (какому?) приветственное письмо, называя его «mon cousin», что вовсе не идет. Тальони заявил, что император письменно сам называл его так. «Я полагаю, что принц все-таки не имеет права называть его кузеном, – продолжал министр, – а должен назвать его «mon oncle». Кто-то заметил, что многие немецкие князья, которые и не состоят в родстве с королем, называют его «мой дядя». Наконец канцлер приказал телеграфировать в Берлин, чтобы узнать, какая в данном случае должна быть наиболее приличная форма.

Кто-то рассказал, что в замке Борегар найдено великолепное вино, которое конфисковано для войска. Бухер заметил, что это прелестное имение император Наполеон хотел купить для мисс Говард. Кто-то другой вставил, что теперь оно пока принадлежит герцогине или графине Бофремон. «Бофремон! Это напоминает мне Тьера, – сказал министр. – Он затягивает наши переговоры тем, что вмешивает в них совсем посторонние вещи, рассказывает, например, о том, что он тут и там делал или советовал, спрашивает, как поступить в том или другом случае, что бы сделали при тех или других обстоятельствах. Так, он мне напомнил один разговор мой с герцогом Бофремоном в 1867 году, когда я будто бы сказал, что император в 1866 г. не воспользовался представлявшимися ему выгодами, – он мог бы сделать приобретение, хотя и не на немецкой земле и т. д. – В сущности, это правда! Я припоминаю. Мы были в Тюильрийском саду, где в то время играла военная музыка. Наполеон летом 1866 г. не имел только храбрости взять то, на что с его точки зрения, он имел право. Он должен был бы ухватиться за предложение Бенедетти, когда мы двинулись против Австрии. В то время помешать мы ему не могли; невероятно также, чтобы и Англия была тогда против него. Но, – сказал он, обращаясь к Дельбрюку и покачиваясь то взад, то вперед (что в подобных случаях составляет его привычку), – он всегда был и остался…» Относительно Бофремона министр сказал следующее: «Бофремон происходит из старинной богатой и известной бургундской фамилии Руэ. Это великолепный канканер, любимец парижских гризеток и кокоток, остроумный, но распутный. Промотав все свое состояние, он женился на очень богатой женщине и начал мотать и ее деньги, но она выхлопотала развод».

После разговора на Севрском мосту Фавра и Дюкро с Тьером последний имел опять конференцию с шефом, которая продолжалась от половины девятого до половины десятого. За чаем говорили о том, что Фавр и Дюкро объявили невозможным согласиться на наши условия о перемирии, но что им необходимо все-таки узнать мнение своих коллег. Завтра Тьер должен представить решительный ответ.

На этом месте я прерываю хронику дневника, чтобы несколько пояснить вышесказанное о Наполеоне и Бельгии в 1866 году.

Что Франция хотела приобрести Бельгию, хотя бы и другим путем, чем выше было изложено, – известно всем. Неопровержимым доказательством того был относящийся к этому проект договора, переданный Бенедетти союзному канцлеру; договор вскоре по окончании войны был опубликован иностранным министерством. В своей книге «Ма mission en Prusse» Бенедетти старается опровергнуть это. На странице 197-й он говорит:

«Всем памятно, что 5-го августа 1866 года я предложил Бисмарку заключить договор относительно Майнца и левого берега Верхнего Рейна, и мне незачем пояснять, что г. Руэр во втором параграфе письма своего от 6-го ссылается на это сообщение; но необходимо противопоставить уверениям г. Бисмарка тот факт, что в Париже никому и не снилось признаваться в том, что на Бельгию смотрят как на средство для уплаты необходимой со стороны Франции контрибуции».

Графу Бенедетти было неизвестно, когда он это писал, что немецким войскам попались в руки некоторые секретные бумаги, которые его компрометируют. Иностранное министерство не замедлило защитительную его речь направить против него же самого.

Он возразил на это 20-го октября 1871 года приблизительно так: «Он (Бенедетти) хочет этим и последующими объяснениями помешать прусскому президенту министров вести с ним переговоры в двух различных фазах, которые продолжаются уже несколько лет. Требование уступки немецких владений со включением Майнца, которое он представил министру президентов 5-го или 7-го августа 1866 года, соединяет он с позднейшим требованием Бельгии и желает письмами, найденными в Тюильри и готовыми к обнародованию, указать на первое». Тогда как письмо императора к маркизу де ля Валетт, о котором он упоминает на странице 181, опровергает его. Около 5-го августа 1866 года он написал доклад о майнцском эпизоде, в котором в первой части говорится следующее:

«Господин министр! По возвращении моем я застал вашу депешу, в которой вы меня знакомите с текстом секретного договора, предлагая признать новое прусское правительство. Ваше превосходительство, можете быть уверены, что я не оставлю усилий ходатайствовать, чтобы это предложение было принято благосклонно, как бы сильно ни было сопротивление, которое я надеюсь встретить. Я убежден в том, что царствование императора окажется совершенным, если оно на будущее время ограничится достигнутым расширением Пруссии и поручится за безопасность сохранения договора. Я того мнения, что при подобного рода прениях твердость есть самое лучшее, я бы мог сказать, что это единственный аргумент, применимый в настоящем случае, и приму твердое намерение отклонить каждое предложение, которое я не буду в состоянии принять. При этом, однако, я постараюсь доказать, что Пруссия, если бы она нам захотела отказать в поручительствах, которые ввиду расширения ее границ мы вынуждены у ней выговаривать, оказалась бы виновной в незнании того, чего требуют справедливость и осторожность, – подобная задача мне кажется уж слишком мелкой. Но я, из благоразумия приняв во внимание настроение министра-президента, решился не быть свидетелем первого впечатления, которое должна была произвести на него уверенность в том, что мы овладеем не только берегами Рейна, но даже и майнцским округом. С этой целью я дослал ему нынешним утром список ваших предложений и еще написал особенное письмо, с которого прилагаю здесь копию. Я постараюсь завтра его увидать и уведомлю вас о его расположении духа».

После этого письменного сообщения происходила беседа, о которой Бенедетти в своей записке упоминает очень коротко, стараясь, насколько возможно, не говорить от своего имени. Поступая иначе, он не мог бы умолчать о том, что требования своего министра он находил законными и горячо их поддерживал. На замечание министра-президента, что эти требования означают войну и что Бенедетти хорошо бы сделал, если б отправился в Париж для предупреждения ее, он возражал, что в Париж он поедет и по своему собственному убеждению и будет советовать государю настаивать на своих требованиях, потому что он считает династию в опасности, если общественное мнение во Франции не будет успокоено подобным признанием Германией.

Последняя инструкция, с которою министр-президент отправился в Париж, была следующего содержания: «Обратите внимание государя на то, что такая война может иметь революционный оттенок, и ввиду революционных опасностей немецкая династия докажет, что она прочнее наполеоновской». На это заявление последовало от императора 12-го августа предварительное письмо, где он заявлял притязание на уступку немецких владений. Через четыре дня после этого наступил 2-й акт драмы, в котором шла речь о Бельгии. Письмо от 16 августа, посланное графу Бенедетти из Парижа через некоего г-на Шови, заключало в себе самый короткий и самый точный конспект его инструкций; там было сказано: 1) переговоры должны иметь дружественный характер; 2) отличительной чертой переговоров должно быть взаимное доверие договаривающихся сторон, для чего будут избраны немногие лица для ведения их; 3) сообразно с шансами на успех ваши требования должны пройти через три последовательные фазы. Вы должны, во-первых, включив в одно требование вопрос о границах 1814 г. с присоединением Бельгии, настаивать официально на уступке Ландау, Саарбрюкена и Саарлуи, равно как и герцогства Люксембургского и, заключив с ними тайно оборонительный и наступательный союз, пользоваться им в видах достижения вышеупомянутых уступок и упрочить, таким образом, наше окончательное сплочение с Бельгией. Во-вторых, если достижение этих главных требований вам покажется невозможным, то откажитесь от Саарлуи, и Саарбрюкена, и даже Ландау, этого старого гнезда, потеря которого восстановила бы против нас немцев, и ограничьтесь официальным соглашением на соединение герцогства Люксембургского и тайным – на слияние Бельгии с Францией. В-третьих, если совершенное присоединение Бельгии к Франции поведет к большим затруднениям, то составьте ноту, по которой бы согласились для избежания противодействий со стороны Англии сделать Антверпен вольным городом. Но вы не должны ни в каком случае допускать присоединения Антверпена к Голландии или Маастрихта к Пруссии. Если г. Бисмарк спросит, какие выгоды принесет ему подобный договор, ответьте просто, что он обеспечивает ему могущественного союзника и подкрепляет все его недавние приобретения, требуя взамен только его согласия на отдачу того, что ему не принадлежит, и затем за все добытые выгоды от него не потребует ни одной значительной жертвы. Итак, нам нужны: официальный договор, который бы нам по меньшей мере доставил Люксембург; тайный договор о наступательном и оборонительном союзе и право для Франции сплотиться с Бельгией; причем нужно своевременно заручиться обещанием помощи, даже с оружием в руках со стороны Пруссии: вот главные статьи нашего договора. На эту инструкцию из Парижа Бенедетти отвечал 23-го августа из Берлина собственноручным письмом; в нем он представил и проект договора, который был уполномочен заключить. Его же рукой написан и весь проект: последний снабжен собственноручными заметками на полях, сделанными в Париже императором с этими изменениями, и он согласуется вполне с экземпляром, который Бенедетти вручил прусскому министру-президенту, обнародовавшему этот последний в 1870 г. Вступление письма Бенедетти 23 августа 1866 г. следующее: я получил написанное вами и стараюсь по мере сил содействовать стремлениям, предначертанным вами; прилагаю при сем проредактированную копию проекта договора.