Разруха и голод революционизировали массы народа и без большевиков, которых ещё никто и не знал в ту пору. Особенно – в солдатской гуще.

Но чем больше в войска прибывало пополнения из запасных частей, тем большее влияние оказывали они на всю кадровую армию.

И разлагали её.

Уже к весне 1915 года появились первые акты братания с австро-венграми, отказ, в отдельных частях, выполнять приказы командования, беспричинное отступление с занимаемых позиций, случаи паники и дезертирства.

После одного из заседаний Военного Совета, Брусилов попросил Алексея Максимовича остаться и прямо, без обиняков, словно исповедуясь, стал с ним говорить:

– Алексей Максимович, поверьте мне, голубчик, что не только у Вас, от такой невесёлой действительности, испортился характер.

У меня он тоже – не сахар. Но самоедство души Вашей – только вредит делу.

Если Вы, наиболее стойкий и зрелый военачальник армии, не можете перенести выпавших испытаний, с кем же я тогда останусь, Алексей Максимович?

– А Отечество? – и он подошёл вплотную к Каледину и заглянул ему в глаза.

– Мы, что, можем с Вами положиться на Ренненкампфа? Ему вручить заботу о сбережении России?

Или иным, которые, быть может и люди пристойные, да вот для военного дела – сущая пагуба. Они сами нуждаются в поводыре, лично, а мы на них возлагаем непосильное бремя – вести массы к победе.

Посуровел, и тоном, не терпящим возражений, подытожил:

– Думаю, что более на эту тему мы говорить с Вами не будем, Алексей Максимович.

– Да, Ваше Высокопревосходительство, я всё понял. И впредь буду Вашим самым последовательным соратником и единомышленником.

– Благодарю Вас, Алексей Максимович. Я другого ответа от Вас и не ожидал.

И он, именно с Калединым, самым первым из своего окружения, поделился содержанием того особого приказа, который он написал собственноручно после долгих раздумий и размышлений и о содержании которого предпочитают и доныне молчать историки и политики.

– Алексей Максимович, хочу знать Ваше мнение об этом приказе. Его содержание Вы будете знать первым. И пока, кроме автора – единственным. Прошу откровенно высказать своё суждение… по самой сути предлагаемого Вашему вниманию документа.

И он прочитал Каледину несколько листов, исписанных красивым, со старинной вязью, почерком, который Алексей Максимович хорошо знал – так писал лишь Брусилов.

Суть приказа сводилась к тому, что командующий армией обязывал офицерский состав принять любые, самые решительные и неожиданные меры, для предотвращения паники и самовольного, без приказа, отступления войск с занимаемых позиций.

Каледин оцепенел. Более решительных и особых мер по повышению стойкости войск он не слышал.

До него доносился твёрдый и решительный голос Брусилова:

«В тылах войск, проявляющих нерешительность, самовольное оставление занимаемых позиций, располагать специальные отряды, вооружённые пулемётами и без раздумий уничтожать паникёров и трусов.

Огонь артиллерии, оказавшись перед выбором: поражать противника или самовольно отступающие свои войска, несмотря на катастрофическое положение с боеприпасами, сосредоточивать, в первую очередь, на дезертирах и мародёрах, самовольно оставляющих занимаемые позиции.

Лишать чинов и немедленно отстранять от должностей офицеров, подразделения и части которых оставили позиции без приказа.

Ввести в войсках особые трибуналы, решениями которых приговаривать к расстрелу трусов и мародёров, паникёров, самовольно оставляющих позиции».

Каледин молчал. А Брусилов пытливо глядя ему в глаза, ждал ответного слова своего подчинённого.

И тот, после недолгого молчания, стал говорить:

– Алексей Алексеевич! Дай Бог избежать мне надобности в таких мерах, – и он истово перекрестился, – но они – действительно жизненно необходимы. Иначе и Россию всю потеряем.

Вы же лучше меня помните начальный этап войны. Мы, имея превосходство над противником, оставляли обширные районы на Западе империи.

Справившись с нахлынувшим волнением, он твёрдо заявил:

– Позвольте уверить Вас, Ваше Высокопревосходительство, что я не замедлю выполнить Ваш приказ, если в этом будет нужда.

Но, хотелось бы, чтобы эта мера миновала вверенные мне войска.

После этого разговора с командующим, Алексей Максимович вскоре был тяжело ранен.

Германский лётчик, обнаружив скопление офицеров, догадался, что это крупный штаб русских, и сбросил бомбы прямо над их головами.