Я думаю, милый Алёша, даже то, что ты назначен командиром корпуса, а я – командующим армией, страшное недоразумение.

Разве мы режиму нужны? Мы ему неудобны и даже… опасны.

Ты ведь видел, кто, через одного человека, стоял вместе с нами в строю на аудиенции у Государя.

Ренненкампф! Вот что чудовищно. Знает ведь Николай, что я ему морду бил под Мукденом. Знает. Даже сказал мне это в беседе.

Но толку что из этого? Этого шкурника – на армию? А там, попомнишь моё слово, и фронт доверят. Всенепременно.

Вот от чего гибнет Россия. Её откровенным врагам, проходимцам и шкурникам – вверяются огромная власть, возможности.

Но именно Ренненкампф ближе и роднее власти, нежели мы с тобой.

Он с ней сроднился, сросся, а то, что Отечеству этот симбиоз будет стоить – не важно совершенно. Не думают об этом власть предержащие.

Он же предаст – и землю нашу, и трон – всё и всех предаст ради собственных выгод.

– Мы с тобой эту беду увидели в полном расцвете в Японскую войну.

Высшее руководство совершенно не было готово к тому, чтобы оправдывать своё положение.

Стессель – предатель и изменник, получает такие полномочия, которые не снились ни одному командующему.

Куропаткин – можно его критиковать, но бесправный военачальник – страшное явление на войне. А у него прав никаких не было ни над флотом, ни даже над полевыми армиями. И он только четыре месяца из семнадцати, что длилась война, обладал властью Главнокомандующего, но уже на этапе катастрофы, когда выправить что-либо было уже просто невозможно.

Разве при таком положении добиваются успехов?

Такая же ситуация и сегодня. Может ли слабый и безвольный человек властвовать над армией? К тому же – совершенно непрофессиональный, не получивший никаких навыков в управлении войсками.

Таких проблем я могу тебе назвать великое множество. Да и ты всё это знаешь ничуть не хуже меня.

Посмотри на положение младших офицеров. Беспросветная нужда, отсутствие гарантий на достойное содержание по завершению службы, привело к тому, что в армию просто не идёт лучшая часть молодёжи, а многие – приняли все возможные усилия, чтобы бежать из армии, под любым предлогом.

Остались лишь те, кто иного применения себе найти не мог, да ещё мы и наши проверенные товарищи, но таких ничтожно мало.

Все училища – двухгодичные. Что это? Это же даже не среднее образование, а к высшему – у офицера путь отрезан практически вообще, так как в академию Генерального штаба, это мы с тобой знаем по себе хорошо, попадают лишь счастливцы.

Ничтожный процент! А ведь молодёжь должна и хочет учиться. Почему же эту очевидную истину не понимают верхи?

Двухгодичное училище и, если повезёт – капитанский чин по увольнению – вот удел почти всех, кто связал себя с военной службой.

И тут же, повторюсь ещё раз, для контраста – бездарность руководства в высшем эшелоне армии. Если у нас Сухомлинов, эта балерина, в военных министрах – это уже страшно. Он больше озабочен краской для своих усов, и лакировкой ногтей, нежели положением дел в армии.

Как мог такой человек стать во главе военного ведомства? И кто его на эту роль назначал? Государь ведь, только он, больше некому.

А Сухомлинов ведь не сам по себе существует, он ведь за собой привёл себе подобных и рассадил их на ключевых постах. А это уже государственное преступление, хуже предательства.

Поэтому мы и видим страшные поражения в ходе этой войны.

Он даже закричал, схватив Каледина за мундир:

– Мы, имея двукратное превосходство над немцами, потерпели разгромные поражения уже на начальном этапе войны – и Лодзь, и Варшава, и Восточная Пруссия, и Сальдау – проигрываем всё и везде.

Мы же с тобой помним, как негодовали моряки в Японской войне, так как наши снаряды генерала Бригса для корабельной артиллерии, не взывались, даже прошивая обшивку бронированных кораблей, а японская шимоза – всё сметала на своём пути, встретившись с любым препятствием, даже самым незначительным.

Это звенья одной цепи, всё той же – Россия никогда не была готова к войне. И речь здесь не идёт о нашем солдате, мужественном и неприхотливом, а речь – о способности высшего руководства проявить свой талант, свою волю на поле брани.

Наш генералитет, за исключением десятка человек, с немецким бороться не может. Последний превосходит наших по уровню военной подготовки, командованию реальными войсками, в бою, а не созданными специально, под угодных, командами, которые ничего на поле боя не решают и воевать не способны.