Шрифт:
На этом месте своих размышлений Шурик вдруг увидел потерявшегося напарника. Тот, коленопреклоненный, стоял у стены в какой-то благоговейной позе.
«Молится, что ли? — подумал Шурик.— Баптист?» Шурик даже где-то внутренне успокоился, потому что ему не доводилось еще слышать о баптистах, как о разбойниках. Да и вообще, он впервые в своей жизни лицезрел живого баптиста. Шурик тоже присел у стены. Ему тоже захотелось услышать за стеной то, к чему так напряженно прислушивался его напарник. Минуту они, замерев, сидели друг против друга, но цеховое для всей учащейся молодежи Страны Советов — «Хочу все знать!» — вынудило студента Шурика нарушить тишину и спросить:
— Что там?
— Тсс! — отмахнулся как от назойливой мухи Верзила и вдруг оторопел:
— Покойник!
Покойник, только что заживо замурованный им самолично, сидел напротив него...
Живой...
И не покойник вовсе!..
Студент был здесь, а там за стенкой не было никого и ничего!
Его опять надули!
Его опять накололи, как... какого-то студента!
Верзила в отчаяньи плюнул на пол, вскочил на ноги и решительно натянул на себя свой пиджак.
— Слушайте! — неожиданно для себя пошел в атаку Шурик.— Где вы пропадаете? Я вас по всему корпусу ищу, бегаю. Работа же стоит!
— Слушай сюда, студент! Работа стоит, а срок идет. Ты не забывай: у тебя учет в рублях, а у меня в сутках!
Что-то очень холодное промелькнуло во взгляде Верзилы, когда тот сверху вниз посмотрел на студента.
* * *
«Ничего. Подождем. Еще посмотрим...» — думал Верзила, выходя во двор из здания.
«Ничего. Все будет нормально. Спорим, что нормально...» — думал Шурик, шагая следом за напарником, потом чуть впереди него, и, таким образом, указывая дорогу к большой бадье, куда только что сбросил свежепривезенный бетонный раствор самосвал.
Основной рабочей задачей разнорабочего Шурика была доставка раствора в труднодоступные для подъемника места строящегося корпуса. А поскольку труднодоступных мест в нашем строительстве всегда значительно больше, чем доступных, на смену технике приходят руки разнорабочих.
Сменная выработка Шурика и его напарника зависела от количества доставленного наверх раствора. Доставлять нужно было либо ведрами, что не очень выгодно, либо носилками, что равнялось пяти-шести ведрам. Шурик был в душе начинающим рационализатором и потому поставил напарника перед неизбежностью: носить станут носилками. А точнее, Шурик просто не предложил напарнику никакого выбора. Просто принес носилки, две лопаты: одну поменьше, другую побольше — и все.
Верзила поначалу было примерился к большей. Но взял маленькую,
«Большой ложкой только щи хлебать здорово! — решил Верзила.— А работать лучше маленькой!»
Шурик черпал из бадьи с раствором большой лопатой, его напарник — малой, так и шло у них дело. Все равно учет был одинаковым для обоих. И уж тут не важно, кто больше взял, кто меньше донес.
Это очень хорошо понимал Верзила и не менее хорошо Шурик-студент.
Взаимопонимание между партнерами налаживалось нескоро и с трудом. Кому впереди нести носилки, кому сзади — этот вопрос имел не просто риторический оттенок. Идти впереди — это значит быть подставленным под тычки напарника носилками, идя сзади — это значит использовать всякий момент, улучить всякую минуту, чтобы досадить студенту тычком, подножкой, рывком. Потому-то впереди выпало нести Шурику: руки у него были заняты носилками. Их-то не бросишь, иначе растворчик-то тю-тю!..
Словом, не простое это дело — взаимопонимание между народами, не говоря уж — между просто людьми.
Работа разнорабочего за смену менялась и потому была творческой, то есть надоесть никак не могла. Только что носили раствор, теперь носите опилки за циклевщиком паркета, извольте радоваться. Цикля работала, как бешеная: она выла, как изголодавшийся зверь, поедала верхушку только что уложенного паркета и выплевывала ароматный ворох опилок: носить — не переносить.
Шурик, смирившись с судьбой, а скорее из желания не потерять возможно лишний заработанный рубль, делал эту работу один. В поте лица своего, но с гордостью.
В прорабской черный эбонит телефонной трубки раскалился докрасна:
— Клавдия! Наверное, мы оба, так сказать, сгоряча...
— Ты полагаешь — навсегда?
— Ключ?
— Поверь, мне нелегко все это слышать, Клавдия, еще труднее в данный рабочий момент переубедить тебя.
— Прощай...
Павел Степанович положил трубку. А может, оно и к лучшему? Маленький роман с перезрелой буфетчицей из столовой СМУ, в котором, не покладая рук, трудился Павел Степанович, по его мысли, забрел в тупик.
Поначалу незатейливая Клавдия, а со временем все более требовательная пассия Павла Степановича становилась обременительной в своих амбициях: взамен на ключ от своей комнаты потребовала ключ от комнаты Павла Степановича в коммуналке; Павлу Степановичу становилось все труднее контролировать заначки своей заработной платы, остававшиеся от «совместного ведения» хозяйства.
Клавдия вдруг запретила Павлу Степановича командировку за счет городского отделения Всесоюзного общества «Знание» в областной центр на трехдневные курсы по теме «Есть ли в космосе разумная жизнь?», сославшись на необходимость выезда Павла Степановича к Клавдии на родину — деревню Устюжино на посадку картошки.