А над тюремным плацем из «колокольчика», подвешенного на радиостолбе; над новостройкой — микрорайоном Космонавтов города Энска, и, казалось,— над всей страной с энтузиазмом, с призывом к новым свершениям и победам звучал «Марш строителей», исполняемый оркестром эстрадной и симфонической музыки Всесоюзного радио и Центрального телевидения под управлением моложавого дирижера Юрия Васильевича Силантьева. Этот марш словно собирал под свои знамена всех напарников страны — от всех Федоров до всех Шуриков.

Наваждение

Лето после первого курса выдалось особенно соблазни­тельным: безмятежно теплым, с короткими грозами и с за­манчивым предложением друзей — отправиться на юга ав­тостопом.

Автостопом — это когда в кармане самый минимум денег, за спиной небольшой рюкзачок, а под ногами сте­лется шоссе, ведущее в незнакомые земли, называемые всеми коротко и емко: «юга».

На удивление, путешествие автостопом оказалось де­лом несложным. Началось путешествие из земель средне­русских в земли печенежские с грузовика, в кузове которо­го так весело легко кричалось и пелось. Ветер со всей силой скорости автомобиля в семьдесят километров на час обдувал юные шевелюры и выветривал из не менее юных голов те дымчатые политехнические знания, что старались вложить туда институтские профессора.

Потом было просто шикарное путешествие в легковом автомобиле, о котором можно только мечтать. Первой же машиной, остановившейся на знак голосовавших студен­тов, была синяя «Волга».

Хозяин «Волги» — отставной полковник-артиллерист со смешливой женой — украиночкой из-под Полтавы на­правлялись на родину жены, к ее родственникам:

— Поисты вышни вволю! — мечтательно закатывала глаза Оксана Пилиповна.— Да знаете ли вы, хлопцы, яка у нас вышня на Полтавщине?! Как помидоры, ей бо! А по­мидоры — як гарбузы! А про гарбузы и говорить нечего!

— Поихалы с нами, а, хлопцы? — Оксана Пилиповна приглашала так искренне, что студенты готовы были пере­черкнуть все свои планы и действительно махнуть на ее родину, где ее и ее мужа, Степана Николаевича, ждали: мама, тато, сестры, двоюродные братья и еще родни на три села в округе.

Только Туз (Женька Метлицкий), вопреки колеблю­щимся и склоняющимся в пользу приглашения — Шурику и Дубу (Федору Дубцову), стоял на своем намертво и на развилке, ведущей влево — на сладостную Полтавщину, а вправо — в не менее сладостный Крым, ребята высади­лись из «Волги» и распрощались с Оксаной Пилиповной и ее мужем, дав клятвенное обещание завернуть в

вишне­вую Полтавщину на обратном пути...

Потом был снова грузовик, потом километров десять пришлось протопать на своих двоих, тогда и изложил Женька свой таинственный план непременного путеше­ствия на юг, в Крым.

В нем взыграла жажда скорого обогащения. Женька пристрастился к картам. Карточные игры, проклятие сту­денческих общежитий, изгонялись из оных постоянно, вы­рывались с корнем, но корни, как и у всякого сорняка, были настолько глубокими, что снова и снова давали живитель­ные ростки. Играли тайком, по ночам, в строго опреде­ленных комнатах, где подбирались ребята стойкие, те, которые не продадут, не настучат. Но сбои бывали. Так однажды, по недомыслию одного хронического должника, пожелавшего разом освободиться от карточных долгов и наступавшего на четверку преферансистов, в том числе и Женьку, последний основательно погорел. Его на два месяца лишили стипендии, что, в общем-то, еще больше пристрастило его к временным карточным выигрышам. Благо, в любом городе всегда найдутся любители острых ощущений карточной игры.

На юге, по уверениям Женьки, картежников было пруд пруди! Они по всей стране только и ждали того момента, чтобы сняться с засиженных мест и отправиться на поиски мига удачи и больших денег...

Эти злосчастные двенадцать километров откровений Женьки неожиданно враз и навсегда рассорили троицу друзей. Шурик первым посчитал себя вправе возмутиться. Возмутиться он был не просто вправе, но и должен был по долгу звания комсорга группы.

Женька поначалу ерепенился, кричал, что дорога — не подходящее место для комсомольских собраний, а тем более для оргвыводов. Потом говорил, что дико сожалеет о рассказанном, что с Шуриком и Дубом — двумя закостеневшими остолопами — он в разведку не пошел бы!

Тем не менее оргвыводы последовать не замедлили. Поскольку где-то на горизонте маячила долгожданная мор­ская дымка, в славном городе Симферополе дороги друзей должны были разойтись. Шурик и Дуб дали друг другу слово порвать всякие отношения с Женькой. Но тот плелся за ними, то обгоняя на каком-то грузовичке, то отставая на день-другой.

У моря, в молодежном пляжном месте, именуемом Гур­зуф, они порой случайно встречались. Всякий раз ребята видели его резавшимся в преферанс в компании старень­ких дедков, под полосатым зонтиком. «Расписать пульку», так начинался южный день Женьки и так заканчивался далеко заполночь.

Шурик с Дубом устроились работать на кухню в один из пионерских лагерей, которыми южный берег Крыма был усеян, как звездами его ночное небо. В первый же день ребята, отъевшись на кухне под заботливым оком шеф-повара тети Агаты, посчитали, что им чертовски повезло: на полном пансионе, море под боком, работа — не бей лежачего! — и множество красивейших девушек вокруг.

Первым на это необъяснимое явление южных мест обратил внимание Дуб.

В присутствии легкого на язык друга Федьки Шурик немного тушевался. Он как-то сразу отходил в компании товарища на второй план и не бывал избалован девичьим вниманием.