В феврале 867 года Михаил решил дать пир в честь годовщины провозглашения Василия своим сыном и наследником. Приготовления шли целый месяц. От яств и питья ломились столы в духе времён Римской империи. Под утро Михаил в сильном подпитии отправился в опочивальню. А через час испуганные придворные сообщили страшную весть: император лёг на спину и во сне захлебнулся своей отрыжкой. Но тотчас пополз слух, что Михаила убили по приказу Василия.

Новому императору нужно было предпринять что-то такое, что укрепило его авторитет и положение на троне. Вот тогда-то он и вспомнил о пленённых князьях руссов. Дира и Аскольда тотчас извлекли из темницы и привели к императорскому дворцу.

Они вошли в огромное здание с дугообразно вырезанными окнами. Здание украшали многочисленные колонны, оно венчалось величественным куполом. Князья в сопровождении стражи поднялись по ступеням, миновали ряд залов и оказались перед императором. По обеим сторонам его сидели патриции, чипы двора, сенаторы, соблюдая торжественное молчание. Сам Василий сидел на троне, спинка которого была усеяна рубинами и увенчана двумя коронами. Золотой венец его был усыпан рубинами, сапфирами, топазами, аметистами, сардониксами и опалами. Император был в белом одеянии, пурпурной, шитой золотом порфире и широкой хламиде. Несмотря на пышность наряда, Дир опытным взглядом определил, насколько силен и могуч был правитель.

Они встретились взглядами. Живые и насмешливые глаза Василия были полны ума, сообразительности и неуёмней энергии. Они излучали такую магнетическую силу, что Диру пришлось напрячь всю свою волю, чтобы выдержать этот взгляд.

Василий несколько минут смотрел на Аскольда, потом на Дира, не меняя позы, потом откинулся па спинку трона, поощрительно улыбнулся и произнёс:

–  Приветствую князей киевских в своём дворце. Хорошо ли чувствуете себя, братья мои?

Больше полугода Дира и Аскольда и его воинов держали в запертой темнице, не выводили на вольный воздух, кормили скудной пищей. Они исхудали, еле держались на ногах, но Дир ответил по возможности бодрым голосом:

–  Благодарю, твоё императорское величество. Чувствую я себя хорошо, чего и тебе желаю.

Василий стал внимательно изучать Аскольда. Потом стал говорить быстро и напористо:

–  Просвещённый мир сегодня переживает разгром и унижение. Варвары на западе камень на камне не оставили от великой культуры Римской империи. Наши попытки вернуть исконные земли, восстановить былую античную культуру на римских землях не увенчались успехом. На востоке мусульмане черным палом прошлись по вековой культуре, созданной египтянами, сирийцами, персами. Они сожгли величайшую Александрийскую библиотеку, где хранились тысячи древних манускриптов. Мировая культура сегодня стоит на грани уничтожения. И только два племени на земле способны к творению искусств: эллинское, прославленное своим зодчеством, ваянием и живописью, и совсем юное, ещё вполне варварское племя славянское, которое таит в себе молодую, свежую, могучую способность к философскому постижению, чувствам, мысли. В обоих племенах этих предначертана судьба мира. Через них свершится в нём окончательное торжество Добра и Зла. Что скажет на это князь киевский?

Дира пошатывало от слабости, он не всё понял из речи императора (греческий выучил в темнице), но главное уяснил: он чем-то нужен этому непоседливому человеку и у него, Дира, а может, и его воинов, есть шанс спасти свою жизнь и вернуться на родину. Поэтому ответил неопределённо:

–  Устами императора глаголет сама истина.

–  А сделать это возможно, - продолжал Василий, - только при одном условии: если Русь примет христианство из рук православной Византии. Вот об этом вам и следует подумать, князья киевские.

Император дал знак, что приём окончен. Князей отвезли в один из богатых домов, рядом поселили остатки их дружины - около ста человек: часть воинов была поймана на фракийском берегу, куда их выбросила буря, немногие были выловлены в море.

На другой день появились священники, начались переговоры об условиях крещения Руси. Сначала было предложено креститься князьям и его воинам. Все тотчас согласились, а многие откровенно говорили:

–  Главное выбраться на родину, а там посмотрим.

К русам пришёл христианский священник, грек Кевкамен. Говорил он на славянском языке. Слушали его уважительно, но с прохладцей, для приличия. Он это чувствовал, поэтому возле каждого задерживался ненадолго. Остановился возле Аскольда, внимательно глядя ему в глаза, произнёс убедительно-ласковым голосом:

–  Княже, ночь прошла, а день приближается: и так отвергнем дела тьмы и облечёмся в оружие света…

Аскольд ещё в беседах с Радимом много узнал о христианстве, душой стал тянуться к нему. Теперь ему представилась возможность поговорить со священником, и он готов был для длительных бесед. Поэтому ответил:

–  В своё время, святейший отец, много слышал я о заповедях христианских. Мне бы хотелось узнать больше о них из твоих уст…

И Кевкамен стал разъяснять ему, что истинный христианин не должен оставаться должным никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: «не прелюбодействуй», «не убивай», «не укради», «не лжесвидетельствуй», «не пожелай чужого» и все другие заключаются в сем слове: «люби ближнего своего, как самого себя».

Истинным христианам всегда было трудно, они испытывали муки и издевательства, чем и крепили свой дух, говорил Кевкамен. Совсем недавно в христианской Византии пронеслась над страной буря иконоборчества. В городе Никее иконоборцы пришли к вдове, хранившей почитаемую ею икону Пресвятой Богородицы. Они требовали отдать святыню, и один из них даже ударил копьём в лик Пречистой. К его ужасу, из щеки Богоматери потекла кровь. Воин упал на колени перед образом. Раскаявшись, он ушёл на Афон, поведал там о случившемся и принял со временем монашество. Вдова ночью отнесла святыню к морю и опустила в воду. Через два года иноки афонские увидели в море огненный столп, который сиял ночью и не угасал днём, возвышаясь над иконой Божией Матери. Монахи спустили на воду лодки, некоторые из них бросались к иконе вплавь, но икона отступила от них, и они увидели её свет на горизонте, где море сливается с небом. Все монахи Афона стали служить молебны Небесной Царице, в монастырях читалась неусыпаемая псалтирь.