Все трое сержантиков вытянулись и постарались сделать умные лица. Я впервые тогда пожалел, что у меня нет очков.

Халява снова тоскливо оглядел троих молодцев. Было заметно, что у него есть определенные сомнения по части наших умственных способностей. Но кого-то выбирать было надо, и он, вздохнув, ткнул пальцем в грудь ближайшего к нему сержанта.

Ближайшим оказался тот, кто пишет сейчас тебе это письмо…

Всё! Быстро меняем гимнастерочку на мундир, надраиваем сапожки, шагаем в клуб.

А было это как раз четырнадцатого октября — когда в Кремле спихнули Никиту. Но никто из нас об этом еще не знал.

И вот представь: шагает наш сержантик по дорожке в сторону клуба, открывает дверь и видит такую сцену. Прямо напротив входа стоит шаткая стремянка. На той стремянке балансирует человек в кителе без погон. Его ты наверняка помнишь — тот самый завклубом, что служил когда-то не то полковником, не то подполковником-особистом. Мутный был человечек, мы стороной обходили.

Стоит, значит, этот бывший полковник, весь красный от натуги, держится одной рукой за стену, а другой пытается снять со стены портрет Главного Начальника партии Н.С. Хрущева. Пыхтит, старается, но без успеха. Крепко, видать, приделали.

Я гляжу, силюсь понять, что происходит. А он, завидев подмогу, радостно крякает, быстро спускается с лесенки, подскакивает и орет:

— Давай, полезай, снимай козла!

Кого он именует козлом, сомнения не было. Но приказ звучал, согласись, всё же довольно странно. С одной стороны, раз велит, стало быть, знает, что делает. С другой стороны, насчет «козла» не очень понятно.

— Снимай, — рявкает. — Чего стоишь? Оглох, что ли?

— Никак нет.

— Ну так снимай, если не оглох… Снимай, тебе говорят!

Бедный наш сержантик вздыхает, карабкается на лестницу и, натужась, снимает портрет. Но подозрения всё же терзают.

— Дальше что? — спрашиваю.

— Ставь здесь! — И тычет пальцем в угол.

Держу портрет (тяжелый, собака!), начинаю спускаться, но удержать не могу и грохаю на пол. Ну всё, думаю, — кранты!

Однако полковник, вижу, не слишком расстроен. Подходит к Первому секретарю любимой КПСС, пару секунд взирает на того, сплевывает и повторяет:

— Козел…

Так я узнал о снятии Хрущева и даже сам поучаствовал в этом мероприятии.

То был тысяча девятьсот шестьдесят четвертый. Вчера, казалось бы. А вот уже и двухтысячные наступили, братец. И новые портреты по стенкам висят. И скоро, быть может, где-нибудь какому-нибудь сержантику очередной портретик снимать прикажут. Надеюсь, не надорвется. Правда, теперь в золоченых рамах не вешают, всё больше фотографии в пластике. Новый век, новые технологии.

Я сказал тебе, что XXI век, если быть точным, наступил в январе две тысячи первого. По календарю — все верно. Но, как любили писать в советских газетах: «жизнь внесла свои коррективы». Наступил этот век на девять месяцев позже. Точнее — на восемь месяцев и десять дней.

11 сентября (не помню уж, какой это был день недели) я возвратился домой из редакции, бросил сумку, ботиночки снял кряхтя и вошел в комнату. Смотрю, отрок наш Даниил сидит на полу, уставившись в телевизор. Что само по себе выглядело странноватым, поскольку он у нас к этому делу не приучен. Еще более странно, что пялился он, как мне показалось, на какой-то боевик — что-то там грохотало, рушилось, копы американские по экрану метались.

— Ты с чего это? — спрашиваю.

Отрок молчит. Повторяю вопрос. Молчит.

Тогда и я на экран повнимательнее глянул. И вижу снизу, на синей строчечке выписано: CNN. А чуть правее — «Live». Живьем, стало быть, транслируют. Судя по всему — Нью Йорк: небоскребы торчат. А из двух — тех, что Всемирный торговый центр, или, как их еще называли, «близнецы» — валят клубы дыма. Оба горят и здорово горят. Потом начинают рушиться.

Бред какой-то…

Даниил наконец оборачивается и произносит одно слово: «самолеты».

Что? Где? Какие самолеты? Тащу стул, присаживаюсь рядом (на полу, ноги скрестив, уже слабовато).

Начинаю дитя теребить: «Просвети, что за дела?»

Ну, он просветил. Не знаю, хватит ли у тебя воображения это представить. Два самолета — гражданские, с пассажирами — врезались в «близнецов». После того как один протаранил, думали — ошибка пилота. После второго очухались — теракт.

Вот и представь, если сможешь: Америка, Нью-Йорк, камикадзе в «Боингах».

Спустя минуту картинка меняется. Теперь уже Вашингтон. С вертолета — крупным планом. Пентагон. Тоже горит.