Это словно удар одновременно в голову и живот. И если первая просто идет кругом, то под ложечкой мгновенно образуется тошнотный свинцовый ком ужаса.

– Лери...
– выдыхаю я и на несколько мгновений немею. Наконец, обретаю дар речи и бормочу: - Не может быть. Ты... уверен, что не ошибаешься? Было темно... ты хорошо видел его лицо?

Собственный голос звучит умоляюще, и я действительно умоляю: вспомни, Лери. Не может быть, чтобы то, что ты говоришь, было правдой.

– Я фигуру видел, - отрезает Лерой.
– Барраярца ни с кем не перепутаешь. Нормальную накидку с этим его... лакейским убожеством.

Меня накрывает волной гнева и облегчения. Вся эта история была спланирована заранее, разыграна умелой рукой, но это был не Эрик, нет, не Эрик. Я не читаю в душах, но лгать так невозможно, просто кто-то умно и безжалостно играет на чувствах моей семьи, извлекая стонущие ноты.

В любом случае, мальчика нужно успокоить. От того, что я уверен в его ошибке, Лери не легче.

– Лери, - негромко и мягко уверяю я, - ты видел только силуэт, это мог быть кто угодно. Я точно знаю, что Эрик этого не делал, но был кто-то, кто сделал; настаивая на своем, ты подставляешь под повторный удар не только себя, но и семью.

Проклятие, это звучит так, словно я угрожаю собственному наследнику ради безопасности любовника, да еще прикрываюсь интересами Дома.

– Он это, - мрачно возражает Лери.
– Он меня ненавидит. Я под присягой повторю.

Сын замолкает, прикусив дрожащую губу, а я чувствую себя совершенно беспомощным. Мы не смогли договориться об Эрике и в лучшие времена, а сейчас, когда следы прошедшей в сантиметре смерти все еще болят и мешают мальчику дышать, как я смогу сказать ему: "ты ошибся"?

Лери понимает мое молчание по-своему, и добавляет отчаянно:

– Пусть заплатит за то, что сделал. Даже если это ляжет пятном на наше имя.

Черт побери, я и не подозревал в своем сыне такой мстительности. Беспомощность порождает ощущение нереальности, и голова идет кругом. Я знаю, кому верить, но не знаю, что теперь делать, и отчаяние рождает злость в словах:

– Это ведь ты ненавидишь Эрика. А сейчас потакаешь своей ненависти и сам это знаешь. Мне за тебя стыдно.

Великолепно. Нашел, как подбодрить едва не погибшего сына, и наилучшим образом стараюсь помириться.

– Это я... виноват?
– вспыхивает Лери.
– Если бы я умер, ты был бы доволен, да?

Он кусает губы, несчастный, измученный, злой и беспомощный. Может быть, мне не стоило приезжать вообще; или, по крайней мере, не затевать этого разговора, чем дальше, тем больше идущего вразнос.

– Лери!
– не удержав голос, восклицаю я.
– Мальчик, что я сделал, чтобы заслужить такое недоверие?

– Это ты мне не веришь, - тихо и зло парирует он.
– Ты меня бросил ради... своего любовника, а теперь еще его выгораживаешь. Лучше бы я правда тут умер.

Это истерика. Истерика и боль в нем говорят, не он сам; но, как бы я себя ни убеждал, незаслуженная обида ранит, а частично заслуженная - ранит вдвойне.

– Лери!
– прошу я, надеясь купировать приступ глупого горя, на которое способны только молодые.
– Ты мой сын, я люблю тебя и не желаю тебе зла. Можешь не верить, но это так. Я не могу понять, почему из всех возможных проявлений отцовской любви ты выбрал смертный приговор невиновному и беспомощному человеку. Чем тебе так досадил Эрик, что ты готов его обвинить на основании столь скудных воспоминаний?

– Я видел, - коротко возражает Лерой.
– И заплатил за это.

Он откидывается на подушку и добавляет почти полушепотом, четко выговаривая слова:

– Считаешь, он чист? Пусть будет дознание. Невиновный оправдается. А убийца, - он сглатывает, - получит по заслугам.

Усмешка на моих губах горчит, как хина.

– Дознание закончится через пять минут после того, как ты назовешь имя Эрика. Он получит приговор, которого ты так жаждешь. А у тебя не станет отца, потому что я откажусь от высокой чести быть отцом негодяя, в которого ты превратишься.

– Папа... Ты... откажешься от меня?!
– спрашивает Лерой так изумленно, что за этим изумлением даже не видно предельного страха.
– Из-за этого... существа?

У него уже всерьез начинают дрожать губы, и, как ни гнусно - я рад. Может быть, страх сделает то, чего не могут сделать уговоры.

Стоило бы выдержать паузу, но я не могу. Обнимаю, рывком, придерживая себя в последний момент, чтобы не сдвинуть сына с места и не причинить боли.

– Лери, - тихо говорю ему на ухо.
– Не из-за него. Если ты сделаешь этот шаг, то не сможешь потом свернуть с пути бесчестья. Это не то, что я хочу для своего ребенка. И не то, что допущу для своего наследника. Пожалуйста...