– Здесь редко встретишь своих, - проговаривает он медленно, не сводя с меня внимательного взгляда.
– И, если встретишь, обычно хочешь переброситься несколькими словами. Узнать, - пауза, - новости из дома.

А может, все и правда случайность? Дурная, но случайность. И молодого офицера замучила тоска по родной планете, и он не смотрит на меня с растущим подозрением...

– Мои новости все полугодичной давности, - признаюсь честно и сухо.
– Скорее уж вам стоит со мною делиться, что творится в Форбарр-Султане.

Даже если и так. Поддерживать беседу наводящими вопросами - неудачная идея: по типичной для безопасников параноидальной привычке примут за шпиона. Не расспрашивать - подозрительно, и тоже примут.

– А вы не похожи на туриста, Форберг, - СБшник качает головой. Так и есть.
– Не позволите ли взглянуть на ваши документы?

Документы мои, конечно, в порядке, вот только нет вещи глупей, чем показывать барраярской службе безопасности цетагандийский паспорт.

– А в чем дело, Форсуассон?
– интересуюсь неприветливо.
– Я что-то нарушил, и нынче пить пиво - уже преступление?

Опускаю тихо руку в карман. Там у меня всего лишь парализатор, зарегистрированный и легальный, и мысль стрелять в своих сама по себе отвратительна - но мне и этому оружию к таким коллизиям уже не привыкать...

Лейтенант мое движение, несомненно, прослеживает и оценивает должным образом. И если он не совсем дурак - на что непохоже, - то понимает, насколько неблагоразумно и чревато устраивать перестрелку на нейтральной территории, не имея санкций.

– При мне - ничего, - отвечает он, усмехнувшись, - впрочем, вам виднее. Как пожелаете.

Коротко кивнув, эсбэшник встает и выходит из бара.

Я остаюсь у стойки в глупой нерешительности. Уйти отсюда поскорей? Не выскакивать за дверь прямо сейчас, переждать, дав любопытному лейтенанту Форсуассону возможность отойти подальше? Или забыть этот досадный инцидент, залив его дополнительной кружечкой пива под копченый сыр? Да, инцидент неприятный, неожиданный и немножко стыдный - но, в сущности, перед этим парнем на мне вины нет. Нет.

Светлое пиво льется легко, а что горчит, так это ему и положено. Кружка пустеет, цифра на настенных хроно меняется, обозначая новый час. Пора. Теперь осталось сходить отлить напоследок, и можно домой.

Когда в туалете у сушилки меня перехватывают сзади, заворачивая руку, и я попадаюсь врасплох, как последний пьяный кретин.

– Не дергайся, Форберг, это патруль, - сообщает из-за спины голос с домашним гортанным выговором.
– Егоров, придержи его, аккуратно. Доставай документы. В куртке, наверняка...

Попался.

Шагнувший ко мне лейтенант Форсуассон разворачивает книжечку паспорта. На его лице быстро и последовательно сменяются остолбенение, отвращение и чистая хищная радость.

– Цетский прихвостень, - цедит он, - предатель. Надо же, а еще и фор. Как только фамилию поменять не догадался?

Тем временем невидимый мне Егоров, не отпуская завернутой руки, сноровисто и профессионально меня обхлопывает, и обнаруженный парализатор едет по полу в угол.

– От приговора бежишь, сволочь? Кончились твои бега.

Объясняться с ними не хочется, но быть скрученным и доставленным в барраярское посольство как потенциальный дезертир - не вариант. Слишком велика вероятность несчастного случая по дороге, пока они разберутся, что к чему. Да, у меня документы полноправного цетагандийского подданного, формально - принадлежащего к тамошней элите, и похитить меня - значит, устроить Барраяру неприятности, которых, несомненно, не заслуживает в их глазах моя ничтожная персона, но ведь надо, чтобы они это сперва сообразили!

– Ни от чего я не бегу, - шиплю, оскалясь.
– Меня уже приговорили, к депортации.

Лейтенант переводит взгляд с моих бумаг на меня самого, морщится.
– Врешь, поди. Такое дерьмецо, как ты, соврать недорого возьмет, чтобы шкуру сохранить. Цеты оказали твоей родне большую услугу, отщипнув с семейного древа гнилую насквозь ветку. Аж с души воротит, пакость.

"Я. Не стану. Лезть. С ним. В ссору". Это я проговариваю мысленно и пять раз подряд. Какого черта? Что я буду перед парнями защищать? Свое доброе имя? Нет у меня такового в барраярских глазах, я и сам согласен. Лишь при упоминании родных внутри что-то колет - как иголка из игольника, крошечная, но перемалывающая внутренности в труху. Но я удерживаюсь от спора, лишь сплевываю зло:

– Воротит - иди в кабинку, проблюйся.

– Заткнись, - сквозь зубы командует Форсуассон.
– Сержант, отпускай; номер документов я списал, проверим сегодня, что за птица. Со станции ему никуда не деться, а убежит, поджав хвост, нам же лучше. Это же надо, среди форов - и такая дрянь.

Крепкая хватка на заломленной руке ослабевает, лейтенант брезгливо протягивает мне сложенный паспорт, и в тот момент, когда я его принимаю, бьет, точно и исключительно болезненно, едва не сворачивая мне скулу.
– А это в нагрузку. Можешь не говорить спасибо за грим, это от чистого сердца.