– «Королева Анна» расцвела! – бабушка стояла на обочине дороги в зарослях белых, похожих на кружева цветов, почти с нее высотой. Мой отец, шутя, говорил, что любой выше бабушки. Мой рост был на тридцать сантиметров меньше, но я знала, что, как бы я ни выросла, мне с ней никогда не сравняться. – Ну, Марджи. Давай соберем букет домой.

Сотни нежных цветов танцевали волшебный танец, следуя движению ветра и раскачиваясь на высоких пушистых зеленых стеблях, тонких, как нити спагетти.

– Некоторые люди называют это растение сорняком – как глупо. – Она протянула руки над цветущими зарослями. – Это полевые цветы, а не сорняки. Их назвали в честь Анны, сильной и красивой королевы, которая любила плести кружева.

Я поднесла цветы к лицу – они пахли салатом! Меня это удивило, но потом я заметила, что перистые листья на стеблях напоминали петрушку, которая росла в бабушкином саду.

– Они выглядят очень хрупкими, но, поверь мне, дорогая, они могут расти повсюду. В зарослях колючек, на плоскогорьях, на фермерских полях. – Бабушка, прищурившись, посмотрела на дорогу впереди. – В Божьем мире не нужно выглядеть сильным, чтобы быть сильным. – Она сняла свои толстые очки и, выпустив край своей желтой кофточки, протерла им стекла. – Oх, ты знаешь об этом, крошка Марджи, знаешь, милая? – Она взглянула на меня. – Просто потому, что ты выросла не в роскошном, ухоженном саду, никогда никому не позволяй называть тебя сорняком.

– А что это за точка в середине, бабушка? – крошечная черно-красная крапинка виднелась в центре каждого цветочка.

– Ах, дорогая, это целая история. – Бабушка сжала стебель ногтями так сильно, что цветок отломился. – Однажды королева Анна укололась иголкой, когда плела свои любимые кружева, и ее кровь попала на нить, с которой она работала. – Бабушка дала мне цветок и улыбнулась. – Это пятнышко напоминает нам о том, сколько красоты может быть в несовершенстве.

Дорогая Дэб,

наконец я решилась выпить кофе с Рут, ассистентом пастора из моей новой церкви.

В выбранном нами маленьком кафе было полно посетителей. Матери потягивали латте, покачивая малышей на коленях. Несколько мужчин, глотая темное жаркое, печатали электронные сообщения на своих ноутбуках. Я села за столом на двоих перед потрескивающим камином, который горел так жарко, что я почувствовала, как кровь приливает к моим щекам. Стул подо мной качался из стороны в сторону на неровном полу из песчаника при каждом моем движении.

Рут задала мне несколько простых вопросов о моем детстве, о том, где я родилась и какую церковь посещала. Она объяснила, что самая важная часть ее работы состоит в том, чтобы знакомиться с новыми людьми, пришедшими в церковь, даже если они, как и я, не посещали службы в течение двадцати пяти лет.

Несколько слов за столиком в кафе наедине с министром заставляют ваши секреты выходить из укрытий. Я перепутала беседу за чашечкой кофе с исповедью и рассказала Рут все: о разводе и моей мечте сбежать куда-нибудь. Я поведала ей о своем страстном желании стать монахиней во время учебы в средней школе и о том, что пью слишком много красного вина, чтобы заснуть. И я рассказала ей о своей матери.

– У моей мамы было нас четверо – все младше шести, когда в двадцатипятилетнем возрасте она прошла первый сеанс шоковой терапии. Мой папа провожал ее в больницу по утрам и забирал домой после работы. В 1958 году она проходила эти сеансы амбулаторно, если вы можете себе это представить. Я должно была смотреть за тем, чтобы мои сестры не шумели, когда она приходила домой, потому что после процедур ей необходимо было много спать.

Рут потягивала свой чай.

– Это, вероятно, была довольно трудная работа для маленькой девочки. Как вам удавалось заставлять их не шуметь?

– Я рассказывала им истории, – я не говорила Рут, что у нас дома не было книг, и я научилась читать по каталогу Сирса, – у нас был изорванный в клочья диван, на котором мы устраивались все вчетвером. Сестры прижимались ко мне, и я сочиняла разные истории…, вы знаете, рассказы о могущественных далеких мирах. Я была готова придумать все, что угодно, лишь бы они сидели тихо.

– Невозможно себе представить, как тяжело вам было, Маргарет. У вас было очень трудное детство, если было вообще, – прошептала Рут, положив свою руку поверх моей.

Ее прикосновение вернуло меня обратно к реальности. Меня огорчало, что я слишком разоткровенничалась с Рут. Это кафе «Северный олень» было для меня местом встреч, где музыка Вивальди звучала из древних хрипящих динамиков, место, где разговоры эхом звучали под высоким сводчатым потолком. Не место для исповеди.

Я едва знала Рут, но почему-то выболтала ей все свои секреты. Я убрала руку со стола и, извинившись, направилась в туалет. Вернувшись, я увидела Рут, что-то записывающую в маленький пружинный блокнот на краю стола. Опускаясь на свой неустойчивый стул, я решила, что больше не стану отвечать на вопросы, и обернулась назад, чтобы снять свой жакет со спинки стула, но Рут остановила меня.