Гл. 9

Я – Бальтазар и мое каждое новое утро в Танжере похоже на каждое прошедшее. Все одновременно и всего понемногу. Немного свежо, немного жарко, немного пыльно, немного надежды на дождь, которого не будет. Немного того, немного этого и сплошное похмелье. Но Ахмеду все равно – его рабочий день – это его жизнь. Все уже написано – мактуб. Все будет так, как должно быть. Пусть пьют белые люди – они глупы. Мы выпьем потом, когда семьдесят девственниц запоют свою первую песню, когда реки станут прохладны и полны воды и берега укроют от зноя, когда станем счастливыми и вспомним о Нем, который возвращает своих детей домой…. Пусть они пьют – мы выпьем потом. Сладок будет этот вечный праздник сытой и счастливой жизни. А пока…. Пока надо жить так, как написано. А этот француз смешной. Этот француз не настоящий – пусть играется – ему недолго.

– Ты – луковый суп, Бальтазар. Ты - луковый суп.… В тебе нет ни горечи, ни зла, ни вкуса – ты просто холодная жидкость странного цвета.
– Ахмед сидел на корточках напротив, покачиваясь и улыбаясь, как мягкий фаршированный баклажан, который не доели пьяные соседи.

– Сколько раз я тебе говорил, Ахмед, что я не француз – причем здесь луковый суп?

– Все. Молчи. Молчи всегда. Ты – луковый суп и погремушка.
– Ахмед перестал раскачиваться и медленно сполз с корточек на землю.

– И никакой я не Бальтазар. – Я смотрел на его улыбающуюся физиономию, в которой отражалось блаженство совершенно счастливого человека. – Что за дурацкое имя?

– Ты – Бальтазар. Я – Ахмед. Ты – не умеешь пить.
– Он растянулся на ковре и закрыл глаза.

Я оставил его в покое – пусть спит, бедный и счастливый Ахмед – человек, готовый умереть каждую минуты. Человек, который ждет смерти и надеется на ее скорый приход. Человек, который сделал все, чтобы ничего не иметь и ни к чему не привязываться, чтобы уйти незаметно, как только будет такая возможность. И, кажется, он видит эту возможность во мне. Бедный, счастливый Ахмед, я завидую тебе – осталось совсем немного. Уже одели свои нарядные платья твои девственницы, уже горит огонь в очаге, на котором твои братья приготовят тебе молодого барашка. Я обещаю тебе, что все будет так, как ты того хочешь – тебе уготована дорога героя. А названное тобой мое имя Бальтазар я оставлю себе – оно мне нравится. Пусть так меня зовут. Оно напоминает мне детство и пиратов, которые были счастливы и беспечны ровно столько сколько длился путь стопушечного королевского фрегата к их старому, повидавшему многие бури кораблю под веселым, но очень мертвым Роджером.

Танжер просыпался – у всех есть дела: базар просыпался – у всех есть дела. Я шел в никуда по узкой улице досыпающего города. Все чего мне хотелось – заснуть, как Ахмед и спать, спать, спать и улыбаться во сне – он живет, когда спит. Он счастливый и очень хитрый человек. Почему он работает на меня? Ему все равно: пока плачу я – он работает на меня. Потом будет платить другой, а я не хочу увидеть Ахмеда в стане моих врагов. Но и это неправда, а вы поверили. Он такой же Ахмед, как я Бальтазар.

Я иду – пять утра. Гудит голова – очень пусто внутри…. Совсем…. И собака вот проводила меня укоризненным взглядом – у нее есть дела – скоро встанет хозяин и прошамкает босиком по сырому от влаги глиняному полу, поджимая теплые со сна ноги, к медному чайнику с чистой водой…

Скоро в его доме запахнет хлебом – у него есть жена – она еще спит. Но пока есть жена – есть кому печь хлеб. Больше жен - больше хлеба. Все просто. Больше жен – больше мальчиков, которые вырастут и будут кормить на старости лет своего отца. А говорят, Он несправедливо создал этот мир! Все справедливо: женщина должна рожать мальчиков и печь хлеб, а мы будем молиться, чтобы мир не изменился. Если случайно родятся девочки – это тоже ничего, потому что должен же кто-то рожать мальчиков? Чтобы белые люди, которые поклоняются смерти и несчастью, преклоняют колени перед страданием и болью, не желая снять Его с креста, так и остались в невежестве и темноте…

Сколько прошло дней? Этот вопрос очень повеселил бы Ахмеда. У него один отсчет: время – это расстояние между двумя кольцами, которых у него шесть. А расстояние между кольцами – это разница в возрасте жен, которых только три. Поэтому, если колец шесть, а жен три, а денег не хватает, то время – это только количество денег – не более того. Мы считаем время и его становится меньше, и деньги мы считаем, и их становится меньше – поэтому смысл жизни в увеличении денег, тогда и время начнет крутиться в обратную сторону, и жен станет шесть, как колец, и колец может стать девять…. Почему нет? Аллах будет только радоваться, глядя на Ахмеда. А меня, наверное, Аллах не замечает и это плохо, когда тебя видит только один из Богов – ты что-то теряешь от этого. Я помню – прошло три недели. И эти три недели стоили жизни не только мне. Когда смерть становится реальностью, а жизнь вымыслом, многое видится не так, как ранее. Прошло всего три недели…

…Надо выпить. Очень надо. И не воды. И я, конечно, выпью. Потому что зол на Алла-Эд-Дина, который обещал забрать меня с этой «золотой» баржи еще вчера вечером. Надоело два месяца болтаться в море даже на такой роскошной посудине, как эта. Два месяца рядом с толстым, старым, вечно потным и постоянно что-то жующим принцем.

Вы видели когда-нибудь человека весом в сто пятьдесят килограммов, в розовом шелковом пиджаке, синем галстуке, и оранжевых шелковых штанах и желтой рубашке, которая постоянно вылезает из штанов и не сходится на пузе? Уже нехорошо? А если добавим золотые украшения на толстые пальцы и шею, которая отсутствует? А я ем рядом с ним пять раз в день. Вернее, он ест и чаще всего баранину, а я, наблюдая все это, давно на диете. Именно передо мной он пять раз в день стоит коленками на восток, и именно я вижу его огромную задницу пять раз в день во время молитвы, потому что я не должен выходить из его каюты (если можно каютой назвать зал, в котором можно, не мешая друг другу, проводить одновременно съезды республиканцев и демократов, а сбоку еще и международный Конгресс партии «зеленых», если бы не шест для стриптиза посредине).

Я, конечно, весь в черном. Конечно. А в чем еще я могу быть в сорокаградусную жару в центре Средиземного моря? Черный костюм, белая рубашка, галстук и обязательно лакированные туфли. Ну, вы понимаете: как на похоронах, в начале корпоративных вечеринок и на торжественных обедах у мэром небольших городков. Слава Богу, я ношу черные очки – это ему нравится – мне тоже, потому что солнце днем на палубе светит в глаза именно мне, а не ему. Мистеру Андреасу (какой он Андреас - он стопроцентный не Андреас – он все что угодно, только не Андреас – что это еще за имя для еврея?) хочется, чтобы я был не за его спиной, а за спиной его гостей. И вот – он сидит спиной к солнцу – я стою лицом к солнцу и ни черта не вижу. Я не вижу ни его гостей, ни их очаровательные груди, ни их плоские животы, ни их практическое отсутствие трусиков, ни даже их уставшие рты – я вижу перед собой тушку, которая не заслоняет солнце, но блестит не хуже. Вчера я попытался стать чуть сбоку (вы понимаете) – он заверещал, как пустой миксер и я встал на свое место. Правда, я шел эти два шага очень медленно, потому, что камушек каратов на пять в пупке одной гостьи и два бриллиантовых колечка в розовых сосках другой, заставили меня вспомнить, как мне все это надоело. Я хочу задушить мистера Андреаса, отлепить от себя костюм (французский модельер постарался сделать так, чтобы тончайшая верблюжья шерсть моего костюма за три тысячи евро навсегда уничтожила во мне малейшие намеки на доброе отношение к достойному, в целом, животному). Я хочу перенять у этого животного только одну его замечательную привычку плеваться. А еще больше я хочу взять этих двух гостей и еще двух, отсыпающихся от ночных игр с мистером Андреасом, и плюхнуться с ними бассейн, около которого мы все сейчас и находимся. Уверен – мне было бы проще смириться с присутствием мистера Андреаса и с его любимым жестом (это когда он вытирает своим пятисотдолларовым галстуком свои толстые губы после того, как очередной жирный кусочек баранины отправлен в рот), если оставшиеся 3 недели, я буду стоять за его спиной и очень внимательно (я вам обещаю) наблюдать за гостями. Тем более что вчера капитан предупредил меня, что сегодня вечером ожидается вертолет с новой партией блондинок (брюнетки сейчас не идут – не сезон – брюнетки хороши зимой). «А этих куда?» Это я спросил. «Этих в отпуск» - сказал капитан. Так можно сойти с ума: нельзя привозить по пять красавиц каждые две недели – они могут просто не выдержать (не все любят запах потной баранины). «Их надо менять чаще». «А чаще нельзя» - сказал мне капитан вчера. Если чаще менять - они идут уже по розничной цене – то есть по штукам. А мистер Андреас любит все покупать партиями и отгружать партиями – так он экономит на транспорте.