— Ишь пленная немчура работает, — подмигнул Миша, когда мы проходили мимо.

Алеша приостановился, чтобы достать из кармана папиросу и закурить.

— Зольдат, зольдат, угости папироса! — К нам подбежал парень в расстегнутой куртке, надетой прямо на голое тело. Он отдал честь и еще раз на ломаном русском языке попросил: — Покурить, айн папироска, покурить…

Алеша приветливо глянул на него.

— На, бери, — и сунул ему в руку всю пачку.

Парень заулыбался, вытянул из нее папиросу и протянул пачку обратно Алеше.

— Чего назад суешь, бери всю, — сказал Алеша, — я еще куплю. Бери, бери.

— Вся папироса бери? — обрадовался парень, как маленький. — Ой, спасибо! Подарок спасибо!

В порыве радости он хотел по-приятельски взять Алешу за обе руки и вдруг заметил пустой рукав.

— Рука нет! — растерянно пробормотал он. — Рука там оставил. — И он указал на запад.

— Там оставил, — кивнул головой Алеша.

— Ай, ай, жалко парень, хорош парень, добра русска душа!

Он в нерешительности держал пачку папирос в руке, будто сомневаясь, может ли он теперь воспользоваться этим подарком.

— Прячь в карман-то, чего держишь? На вот и спички, небось тоже нет.

Парень взял и спички и все в таком же раздумье положил их в карман своей потертой военной куртки.

— Эх, зольдат, зольдат, — проговорил он, — мы тебе рука долой, ты нам рука долой, а зачем?! Нехорошо это.

— Вот то-то и дело, что нехорошо, — усмехнувшись, согласился Алеша. — Враги мы, вот и колошматим друг друга.

— Какой враги, зачем враги! — замахал руками парень. — Ты зольдат, и я зольдат. Оба гоняй в окопы, стреляй друг друга. Иди, иди далеко из дома. А дома муттер, жена и киндер, клайне киндер.

Он вдруг протянул Алеше свою левую руку:

— На, бери, бери себе, а мне до дома отпусти, к жене, к сыну пусти.

Он глядел на Алешу глазами, полными тоски, и все протягивал ему загорелую мускулистую руку, будто Алеша и впрямь мог взять ее себе, а взамен отпустить пария домой, на родину.

И Алеша, видно, понимал, очень понимал своего недавнего неприятеля, такого же, как и он, горемыку-солдата, только не в зеленой, а в серой одежде. Он отвел его руку, хлопнул по плечу и сказал:

— Береги ее, дома пригодится. Вернешься домой, ой как еще пригодится!

— Домой, а когда же домой? — как-то по-детски доверчиво спросил пленный.

— Скоро, теперь скоро, — ответил ему Алеша.

— Ну, спасибо, за хороший слова спасибо. Вернусь домой — приезжай гости.

— Приеду, обязательно приеду.

— И ко мне приезжай, — отозвался стоявший неподалеку и слушавший весь этот разговор другой пленный.

— Приеду, ко всем приеду, — весело ответил Алеша и помахал работавшим своей здоровой рукой. — До свиданья, ребята, ауфвидерзейн.

— Ауфвидерзейн, до свиданья, зольдат, — отвечало сразу несколько голосов.

И люди в серых куртках и нерусских остроконечных кепках провожали нас, по-приятельски улыбаясь.

Я пришел домой совершенно сбитый с толку. Все, что я слышал и видел в этот день, как-то не укладывалось в голове и совсем не вязалось с моими прежними понятиями о войне. Раньше все было очень просто и понятно: немцы напали на Россию, хотели нас завоевать. Все русские люди встали на защиту царя и отечества. Впрочем, царя уже нет, ну, значит, на защиту отечества. Самые храбрые подают другим пример. Вот Козьма Крючков — первый георгиевский кавалер, — он один заколол сразу одиннадцать немцев. И все это просто, ясно и хорошо.

И вдруг Алеша без руки и без работы… Он защищал всех нас от врагов, потерял руку, а теперь никто ему и помогать не хочет, даже на работу не берут. И он говорит, что солдаты воюют, а купцы, спекулянты разные в это время наживаются, но ведь они же тоже русские… Как же это так? А вот эти пленные солдаты — кто же они теперь? Враги? Тогда почему же Алеша так хорошо с ними разговаривал и папиросы им отдал? И они так дружески на нас смотрели, Алешу в гости звали. Какие же они враги? В голове у меня все перепуталось.