Шрифт:
Подходя к школе, я вдруг услышал что-то необыкновенное. Мне показалось, что из окон раздается веселая музыка. Быть не может! Мы вбежали в коридор. Так и есть.
В конце коридора стоял стол, очевидно из класса, а на столе восседал, взгромоздившись на табуретку, уже знакомый мне паренек в гимназической курточке. Он лихо растягивал гармошку, и по всей школе разносился вальс «Оборванные струны». Под звуки плавного вальса посреди коридора кружилось несколько пар.
Танцевали какие-то девушки; верно, в гости к нам пришли. Мальчишки жались по углам. Одни танцевать не умели, а другие стеснялись осрамиться при такой многочисленной публике. Сережа опять куда-то исчез.
В следующие дни я скоро догадался, что его интересовал не предстоящий вечер, а совсем иное, и это иное были барышни, тот самый «амур», о котором он в первый же день спросил меня на охоте.
Меня же, наоборот, сразу заинтересовала самая идея устройства школьного праздничного вечера. Не знаю, может, последние годы, учась в гимназии, Сережа присутствовал или даже, быть может, участвовал в подобных празднествах, по для меня, не видавшего ничего, кроме бабки Лизихи с ее колотушками, вечной зубрежкой и руганью, — для меня устройство праздничного вечера казалось чем-то сказочно прекрасным.
Потанцевав немножко и попев хором песни, которые только что тогда появились: «Смело, товарищи, в ногу», «Вихри враждебные» и т. д., мы перешли к самому главному. Все, кто хотел участвовать в устройстве праздничного вечера, перешли из коридора в пустой класс, расселись на партах, на подоконниках и принялись обсуждать. В общем, никто толком не представлял, что и как устраивать.
Одни предлагали просто организовать вечер с танцами. За это предложение высказались наши гости — девушки. Но ребята, не умевшие танцевать, его решительно отвергли. Потом кто-то предложил сыграть спектакль, да посмешнее.
— А какую пьесу? Где декорации взять? Кто научит, как играть?
И это предложение было отклонено.
Вдруг мне пришла в голову мысль: «А что, если устроить живые картины?» Помню, мама мне рассказывала, что раньше, когда она была еще молодая, такие картины устраивались в земстве на вечерах. Я предложил.
— Ну тебя с твоими картинами! — крикнул кто-то из ребят. — Кто их рисовать-то будет, да еще оживлять потом?!
— Их ни рисовать, ни оживлять не нужно! — волновался я, желая рассказать товарищам свою идею. — Мы сами нарядимся и изобразим картину. Ее можно бенгальским огнем осветить, будет очень красиво. Так и раньше на вечерах устраивали.
— Что же, попробовать можно, — поддержал меня все тот же гимназист с гармошкой. — Тебя как звать? — спросил он. — Юра? Ну, а меня Толя Латин… Будем знакомы.
— А какие же картинки мы покажем? — поинтересовался мой сосед, худенький, невзрачный с виду мальчик.
— Да это придумать надо, сразу так не придумаешь, — ответил я.
— Отлично, — решил Толя. — Один номер есть — живые картины. А какие — это поручим придумать творческой комиссии. Поручите это дело мне, ему, — он ткнул в меня, — и ему, — ткнул пальцем в моего соседа.
— А как же с декорациями для картин быть? — задал кто-то весьма существенный вопрос.
— Это плевое дело, — ответил Толя, — краски у меня есть. Я вам любую декорацию нарисую. Хошь город, хошь лес, что только захотите.
— А на чем же их рисовать?
— Вот на чем рисовать — это, правда, вопрос существенный. — Толя на секунду задумался и вдруг хлопнул себя по лбу. — Идея! Видели в учительской географические карты?
— Ну видали, и что же?
— А вот на них на обороте и нарисуем.
Большинству из нас эта идея очень понравилась, но некоторые усомнились.
— И не думайте: никто вам не позволит рисовать на картах.
— А кого мы должны спрашивать? — запальчиво возразил Толя. — Это что же, опять, как в старой школе: позволят, не позволят? Нет, дудки! Прежде всего инициатива, изобретательность и труд. Вот мы и будем трудиться, искусство свое развивать. Да еще для училища праздник устраивать. Разве мы его только для нас самих устраиваем? Для всех учащихся и для учителей тоже. Они еще поблагодарят нас за проявленную инициативу. Картам от этого ничего не сделается — мы ведь только на обороте.
Доводы показались вполне убедительными, и Толя в знак общего согласия, рванув гармонь, громко запел:
Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил…И все разом подхватили:
Черные дни миновали, Час искупленья пробил!..В это время дверь класса тихонько приотворилась, и в нее заглянул старичок сторож городского училища. Заглянул, покачал седой головой и исчез за дверьми. За всю свою сорокалетнюю службу в училище он, конечно, не видывал в этих стенах ничего подобного. Что-то он подумал про нас, про новую школу, про это непонятное веселье — кто его знает? Только едва ли все это одобрил.