Шрифт:
— Да что с вами зря лясы точить, сам сбегаю! — И он, не отвязав лошадь, отправился в домик возле церкви.
— Ишь что придумал: гуси взбунтовались, в лес на житье улетели! — пересмеивались ребята.
«Зачем он все это затеял? — недоумевал я. — Уж натворили невесть чего, ехать бы поскорее, пока шею не намылили. А он к попу зачем-то отправился. Сам на скандал напрашивается».
В это время из домика показался Коля. Его провожал вышедший на крыльцо пожилой человек в длинной поповской одежде.
Коля, жуя на ходу яблоко, подошел к нам, отвязал лошадь и уселся в сани. Мы тронулись. Выехали из деревни. «Слава богу, что все благополучно кончилось», — облегченно вздохнул я.
— Хочешь яблочко? — предложил Коля.
— Откуда они у тебя?
— Поп угостил. Во! Полны карманы набил. Это он на закуску дал. Сперва стаканчик кагора поднес, а уж яблок потом в карман напихал.
— Да за что же он тебя так потчевал?
— Как — за что? За гусей. Что я ему объяснил, где его гуси находятся. Сначала не поверил, а потом и говорит: «Наверное, ребятишки-баловники их распугали, вот они дунули куда зря». Я говорю: «Наверно, что так. Только их из леса теперь не больно вызволишь. Они там в самой чаще, в кустах сидят. Их там голыми руками никак не взять». — «Как же быть?» — спрашивает. «А вот как: берите, отец Михаил, ружье и открывайте там на них охоту». — «Да я, говорит, и ружья за всю жизнь в руках не держал, потому как сан мой никакого убийства не дозволяет». — «Ну тогда, говорю, подыщите кого-нибудь из местных охотников себе в компанию. Вдвоем еще сподручнее: один загоняет, а другой на мушку берет». — «Это верно, говорит, только кого же вместе с собой пригласить? Может, вы согласитесь, я уж вас отблагодарю». — «Не могу, говорю, отец Михаил. Во-первых, в город тороплюсь по неотложному делу, а во-вторых, я охотник зайчиный, дикого зверя стреляю, а на домашнюю птицу у меня и рука не поднимется». Вот тут-то он расчувствовался и кагорцем меня угостил, и яблочками. — Коля беззаботно расхохотался.
— Как же тебе не стыдно над человеком издеваться! — возмутился я. — Его же гусей побил да его же еще и дурачишь.
— Да чем же дурачу? — в свою очередь, возмутился Коля. — Во-первых, эти гуси уже не его. Раз уж они в лес залетели, — это уж не поповские, а дикие, можно сказать, лесные гуси. Значит, и охоту на них открывать дозволено. Сперва мы поохотились, а потом я попу предложил. Уж если хочешь знать, это теперича Лисицыны гуси. Это мы не у попа, а у лисоньки часть ее добра позаимствовали.
Мы подъехали к месту, где были зарыты в снег злополучные гуси.
— Ну-ка, подержи лошадь. Я сейчас. — Коля передал мне вожжи, спрыгнул в кювет, вытащил оттуда свою добычу и кинул в сани. — Эх, хороша дичина! — еще раз похвалил он.
Мы быстро докатили до города и прежде всего заехали к Коле, отвели в сарай собак. Потом Коля вынул из саней добычу. Зайца и одного гуся взял себе, а второго подал мне:
— Получай свою долю.
— Какую долю? Я не возьму.
— Бери, бери, не кочевряжься! Ведь ты их в лесу нашел, значит, свою долю имеешь.
— Да как же я его домой принесу? Поехал за зайцами, а привез гуся. Что говорить, если спросят?
— Скажи все, как было, — серьезно ответил Коля. — Погнали, мол, гончие зайца. «Стою жду. Гляжу, катит на меня, да какой-то чудной: ножки коротенькие, шея длинная, что за чудище?! Я приложился — хлоп его. Подбегаю — а это не заяц, а гусь. Вот и привез. Смотрите сами».
— Нет, я не возьму. И Михалыч, и мама рассердится. Ни за что не возьму.
— Эх, дура ты, дура! — сокрушенно покачал головой Коля. — От такой закуски отказываешься. Да я бы за такую закуску любого зайца отдал. Ну, хочешь заместо гуся зайца? Скажи, сам убил.
Вот это было соблазнительное предложение., Очень соблазнительно и очень страшно. Сейчас Михалыч начнет расспрашивать по порядку, как он выскочил да как я стрелял… Когда убьешь сам, все так перед глазами и стоит. А тут неизвестно, что и рассказывать.
С болью в сердце я и от зайца отказался.
— Вот уж баба рязанская! — презрительно бросил Колька. — Тебе бы чулки штопать, а не на охоту ходить. Чего жеманишься — сбрехать не сумеешь? Эх, ты! — Он помедлил, видимо подыскивая мне подходящее прозвище, и, не подыскав, только рукой махнул.
«Хорошо еще, что он мое прежнее, «Пупочка-мумочка», не знает, — подумал я. — А то бы мне теперь от этой «мумочки» весь век не отделаться».
Но Коля, видимо, не очень огорчился, что я не взял ни гуся, ни зайца. Он все отнес к себе домой, потом вернулся, и мы поехали к нам отвезти маме картошку и поставить на место лошадь.
Мама поблагодарила Колю за картошку.
— Ну как, ничего не убили? — поинтересовалась она.
— Юрка — ничего, — сказал Коля, — а я три штучки стукнул.
— Да вы шутите?! — не поверила мама.
— Вот честное, благородное слово, — спокойно ответил Коля. — Спросите хоть Юру. Он не соврет. Я даже одного ему предлагал: «Свези, мол, мамаше». Да он что-то заробел, не взял.
— Он не шутит? Правду говорит, что трех убил? — спросила меня мама.