Вскоре была испробована более замысловатая техника. Помимо прочего, свитки обрабатывали ртутными парами, - в результате этого процесса они обратились в мокрую кашицу. В отчаянии, испанский двор обратился за помощью к Ватикану, и префект посоветовал прибегнуть к услугам патера Антонио Пьяджо - книжника-латиниста и заведующего собранием живописи Ватиканской библиотеки. Падерни - по свидетельству Винкельмана, "упрямец и неуч", - пришел в ярость от того, что им пренебрегли, и из ревности "попридержал" лучшие свитки, отдав одни только фрагменты. В то время, как всего оставалось больше 1800 свитков.

Понимая, что любое неловкое прикосновение руками грозит гибелью хрупким документам, Пьяджо смастерил особый снаряд - деревянный станок с натянутыми нитками для поддержания ломких папирусных страниц, которые разворачивались при помощи валика, вращавшегося от винтовой передачи. Чтобы сверток не закручивался вновь, чистая сторона листа замазывалась тонким слоем вязкого вещества; для вящей прочности, к ней прикреплялась "кожа золотобита" - упругая природная оболочка, - подбитая шелком. Работа продвигалась мучительно медленно: в лучшем случае, за четыре или пять часов удавалось размотать два-три дюйма. Несмотря на все усилия, прилагаемые Пьяджо, некоторые рукописи погибли в процессе работы. Спустя четыре года было развернуто лишь три свитка.

Первый оказался трактатом о музыке Филодема, философа-эпикурейца, жившего в I веке до н. э. Филодем, родившийся у Мертвого моря, жил в Риме, где водил знакомство с такими светилами, как Цицерон, Вергилий и Гораций. Это многообещающее открытие раззадорило ученых, с нетерпением ждавших, что за этим последуют настоящие литературные сокровища. Но и два других свитка содержали произведения Филодема. По сути, вся библиотека оказалась собранием большинства трудов Филодема, а также нескольких других эпикурейских сочинений - в том числе, самого Эпикура, - но столь вожделенных классических шедевров античности там не было. Ученые жестоко обманулись в своих упованиях. "Разве не располагаем мы уже во множестве трактатами о риторике, - вопрошал Винкельман, - и разве Трактат о пороках и добродетелях Аристотеля не ценнее для нас, нежели все остальное, вместе взятое?"

С течением веков под эпикурейством стали подразумевать разнузданное потворство собственным прихотям, особенно в смысле гастрономических роскошеств. Изначально же эпикурейское учение, напротив, проповедовало суровую жизненную философию. По словам Эпикура, "приятная жизнь проистекает отнюдь не из непрестанной смены пиршеств и возлияний, и не из чувственной любви, и не из вкушения рыбы и прочих лакомств роскошного стола, - а проистекает она из трезвомыслия.

Эпикур напрочь отвергал все чувственные удовольствия. Он полагал, что любовь приносит больше страданий, чем наслаждений, а плотские радости и вовсе осуждал. "От половых сношений ни с кем еще не приключилось добра, - угрюмо остерегал он учеников, - и хорошо еще, если не приключилось худа". Брак и политика были равно заклеймены как источники страстей и раздоров. Считая единственно совершенной жизнь в созерцании и безвестности, эпикурейцы классической поры выдвигали метафору сада как духовного прибежища, где должно сокрыться мудрецу, покинув суетный людской мир.

Однако уже к I веку до н. э. мало кто из эпикурейцев придерживался столь воздержанного образа жизни, - ив том числе Филодем. Помимо серьезных философских трактатов, за ним числятся веселые, а порой и распутные, эпиграммы и стихи. Одно из них посвящено его возлюбленной Филайнион:

В глазах некоторых ученых - в том числе, Винкельмана, - собрание стольких трудов Филодема указывало на то, что это поместье - отныне прозванное Вилла деи Папири, то есть "вилла с папирусами" - принадлежало самому философу. Другие исследователи возражали, что для скромного философа дом чрезмерно роскошен. Они склонялись к мнению, что виллой владел какой-нибудь богатый покровитель искусств.

Косвенный ответ на вопрос о том, кто же являлся владельцем поместья, можно было почерпнуть у Цицерона, упоминавшего о некоем философе-эпикурейце как о добром друге Луция Кальпурния Пизона Цезония - богатого тестя Юлия Цезаря. По словам Цицерона, Пизону явно недоставало того духа самоотречений, который проповедовал Эпикур. Он погряз в чувственных наслаждениях, пировал с греческими мальчиками-красавцами и пил ночи напролет. Цицерон обвинял Пизона в том, что тот награбил для себя немало статуй в Греции. Быть может, именно таким путем попали на виллу некоторые произведения искусства, хранившиеся там? Быть может, философ, чье имя не было названо, и есть сам Филодем?

Поскольку загородное поместье самого Цезаря находилось неподалеку от Геркуланума, то весьма соблазнительно представить себе, как он навещал тестя на Вилле деи Папири, как оба прохаживались вдоль пруда с колоннадой, толкуя о государственных делах. А может быть, здесь же Филодем декламировал им стихи в честь ожидавшего их пира:

В 1796 г. скончался Антонио Пьяджо - после сорока двух лет терпеливого, но, по сути, неблагодарного труда: ведь среди свитков, которые он разворачивал и расшифровывал, не оказалось утраченных шедевров античности. Несмотря на волну разочарования по поводу содержания свитков, вскоре на них нацелились коллекционеры. Так, в 1820-е гг. сэр Уильям Эйкорт, британский посланник в Неаполе, приобрел у короля Фердинанда IV восемнадцать свитков в обмен на такое же количество кенгуру (зоологическая диковинка из Австралии лишь недавно появилась в Европе). Кто-то все еще надеялся, что на Вилле деи Папири обнаружится другая библиотека - с латинскими сочинениями, поскольку древние римляне обычно держали свои собрания греческих и латинских авторов по отдельности. Но в 1765 г. жители Резины снова вынудили Алкубьерре прекратить раскопки в Геркулануме. Шахты, откуда можно было попасть на виллу, были опечатаны, и все работы переместились в Помпеи.