Для пацана, аль для девки берешь?

– Для себя со струхой.

– Не поздновато ль матрешку катать – детей в дом накликать? Гляди, справна-то кака получилась – как бы что не случилось? – смеётся и глазом моргает продавец.

– Спрячь стыдобу-то охальник. Кипятка со старухой уже нахлебались – дети все уже поднялись. Домой приду – там всё решу. Вдвоем решим – людей не насмешим.

«Где двое – там и трое, а где семеро – восьмому самое место», – подумал Егор, матрёшку за пазуху, на дом нацелился, да повернулся. – Зовут-то её как?

– Как матрёшку зовут? Чудной человек! Матрёной – ведомо. А тебя как?

– Батька с мамкой Егором нарекли.

– Значит Матрена Егоровна – свет душа. Ей назвалась, ей и будет.

…Ольга, собака и кошка рады – мужик у ограды. Вернулся.

Не обновам душа рада: вместе все – вот отрада.

– «Петушки»?.. Не сам ли уж решился? – смеётся Ольга. – А топор? Одним дом построил, а двумя рушить будешь? А это что за диво дивное?

Матрешку на локоть положила, смотрит и рада.

– Егоровна! Пусть живёт, пока сыновья в походе. Где двое – там и третьему места хватит! – кивнул Егор на полати, что пусты давно. – Пусть там живёт, братьев место стережёт, с нами их дожидается.

Поставили её у занавесочек голубеньких, сидят, смотрят разное вспоминают, а слёзы одинаковые в горле стоят.

Сели чаёвничать с бубликами да с калачами, с сладостями лавошными. Матрена рядом. Раскрыли – ребятню на стол посадили, чай пьют, пот утирают, глазами на них стреляют. Вроде, как и игра, а жизнь это.

Так и жили. Год за годом идет, от одного бежит – другого догоняет

Но однажды… Хоть жизнь не водица, бывает воронкой закрутится.

Как-то поутру, петух ещё не пел, слышит Егор: кто-то по полу скребёт.

Глядь, а по дому девка ходит, веником по углам шевелит.

– Кто така? Откель? Почему без хозяв в доме порядок правишь? Ответствуй?

Жена проснулась. Со сна понять ничего не может.

– Так не спится мне, тятенька. Устала от лени, – девица ответствует.

– Какой-такой я тебе тятенька? – удивился Егор.

– Наиродной! А какой? – та тоже встала от удивления.

– Ты, девка, либо нагла, либо умом слаба, – жена в разговор вступила. – Ответствуй: зачем и откель?

– С ярмарки я. Матрёна Егоровна. Тятенька меня забрал, с собой позвал. Купил леденцов, да топор с пилой, да отправился домой, по пути трактир – дорога в тёмный мир, туда зашли… – начала, было, Матрёна речь плести…

– Мала ещё отличать трактир от чайной. В чайную заходили. Было дело! – перебил её Егор. А сам смотрит – и точно: и платочек тот, и сарафанчик знакомый, и румянец на щеках виденный, и нос курнос. – Начала горницу мести, так заканчивай, да пол сбрызни – пыль столбом – чихов не хватит. Говорливая. И в кого только?..

Дело прошлое – людям не в укор, а судить – не будь скор.

А и то – в доме рукам всегда место есть, а тесно – вон огород да поле недалече.

Живут! А жизнь… А жизнь, только держись: из хомута не выпрыгнешь, одни вожжи на себя тянут, а другие понукивают.

Девка в доме – забудь о покое. От сорванца жди проказы, а от девки любой…

Ну, не заразы, а жди, чего сам и придумать не сможешь.

…Как-то крутится по двору Егор, а, вроде, как свист соловья слышится. Какой соловей – в лугах трава до бровей! В обход. Глядь, а из-за плетня – парнячья голова, а напротив Матрёнина.

Чего не звал – само нашло. Стоит за забором – сам в картузе и рот до ушей.

«Здравствуйте, дяденька…» и понёс через поля и овраги, и лес не преграда, и болото – чистая дорога.

– Ты мне, племянничек, что тут вдоль плетня татью крадёшься, словно ужака вьёшься? – строгим надо быть, да себя младым не забыть.

– Так вот водицы напиться – да на мир подивиться, – отвечает парень.

– Попил? Посмотрел? Лети, пострел, в свой удел. У нас – не коновязь, – Егор-то ответствует, – сам из каких? Босяк или князь?.

– Ни босяк и ни князь. Только голова есть, а дома и отца с матерью – нет...Мор все прибрал, был мал – не помню, как увернулся, – парень-то отвечает.

– Свистуны у реки, а у дома люди ходят. Какая нужда привела? – Егор опять спрашивает.

– Так людей не вижу. Только конь да дорога. Поговорить захотелось. А маменька с тятенькой зарекали не разговаривать с девицами, что в хороводе, велели речь вести только с теми, что в огороде, – улыбается тот.

– Правильно зарекали. Вот как увижу, что Матрёна не на огороде и ты рядом, я за родителей твоих службу сослужу – хворостину, сам знаешь куда, положу. Хлеб-то на что жуёшь – или из недобрых рук берешь?