Мне это надоело, и я взял её в руку и, выкидывая вперед лезвие, шел, о чем-то говоря с отцом.

Вдруг в очередной раз ложечка пешни не вонзилась в лед, а пробила его, и пешня, выпрямившись, юркнула под лед, таща мимо меня веревку, на которую я смотрел в каком-то недоумении.

Мне казалось, что все это продолжалось очень долго.

Папа посмотрел на меня и грустно сказал тогда: – Бестолочь!

Мы подошли к месту, куда она скрылась. Это оказалась старая лунка, запорошенная снегом.

Сели на ящики. Папа достал хлеб и сало с чесноком, расстелил на колене тряпицу: – Порыбалили – можно и домой! – сказал он с усмешкой.

–...Дед! А папа к тебе послал, – перебил мои воспоминания Матвей.

– Зови сюда деда, – сказал я.

Папа зашел с какой-то газетой в руках.

– Пап! Ответь на вопросы Матвея, – попросил я, прекрасно представляя, что мне, да и всем в этом мире, сейчас «попадет по первое число».

– Что за вопросы? – папа сел на диван.

– Что такое коррупция на Ваш взгляд? – выпалил Матвей.

– Коррупция? Это, брат, просто! Это потеря человеком нравственности. А проще – совести. А ещё проще – вор. И нет никакой коррупции, а есть воры и их взаимоотношения. И честный человек никогда не поймет ничего в этом. Чтоб понять это – надо быть вором.

Что ещё?

Матвей смотрел то на меня, то на папу.

– Что Вы хотели бы изменить в прошедшем году из произошедшего с Вами? – уже менее настырно произнес Матвей.

– Что?.. Надо было в прошлом году драть вас всех, как «сидоровых коз» за то, что не читали «Горячий камень» Гайдара…

…Впрочем, и в этом не поздно. …Да рука уже не та.

Мы сели все на диван и замолчали.

Матвей прижался ко мне и опять смотрел то на меня, то на папу.

– У внуков Аркадия Петровича тоже был проблемы, – сказал я, потрепав Матвейку по волосам.

– У того с головой, а у этих с родителями, – буркнул папа.

– Пап! А помнишь, когда я был с Матвея, как я пешню утопил? – спросил я, чтоб как-то разрядить обстановку.

– Помню! …Бестолочь! Только мне Василий её из старого торсиона отковал, а ты… Бестолочь! Один торсион, может быть, был на всю Хакасию… Бестолочь.

…А сам-то помнишь, как окунь там брал… На блесну…

Я кивнул.

– О, времена были!

–...Матвей! У мамы возьми интервью… – сказал я.

–...Помнишь, как ложки из нержавейки появились? – продолжил папа. – Мужики втихаря купят в сельпо и раскуют её на блесны… Дорогие, черти, по тем временам были. Даже на день рождения дарили их…

…Помню – шофер у нас был – Витька. Вот он однажды купил ложку столовую, а продавщица в сельпо возьми и скажи его жене, что «праздник ли какой? Твой-то ложку нерзавеечную купил!»

Вот. Та и ждет подарка-то. А он расковал её на блесны.

Подарка-то нет и нет. Она на него: – Какой такой зазнобе и где ложки дорогие даришь?..

Погоняла она тогда его… Погоняла…

О, времена были!

…Коррупция!..

Дурдом! Шайку воров, как не назови, так и будет – шайка воров.

– Дед-дед! А как это на ложку рыбу-то ловить? – Матвей ёрзал между нами.

– Ну, и кого теперь прикажешь пороть? – грустно спросил папа, глядя на меня.

«Меня, наверное», – подумал я – «или нас?..»

Кашалот или кашарот?

– Дед–дед, дед, папа, скажите ему… – Матвей зашел, таща за руку Мишу.

Мы смотрим на них, молча, ожидая продолжения.

– Кашалот! – Мишка многозначительно оглядел нас. – «Кашалот» – произошло от слова «каша» и «рот». Потому что кашалот всё перетирает своими зубами «в кашу» и у него большой рот, которым он есть! – Мишка показал, как кашалот перетирает «всё», закрыв глаза и почему-то прижав ко рту руки.

– А некоторые букву «р» не выговаривают, вот и получился – «лот», а другие не поняли, а запомнили, вот так получилось – «кашалот». Вот! – закончил он, оглядев всех нас.

– Ну, не ерунда ли? – встрял возмущенный Матвей.

– Кашалот – кит. Только с зубами, а «каши» у кита больше, чем у некоторых, – Матвей закрыл глаза, поднёс руки ко рту, передразнивая Мишу, но, ни на кашалота, ни на Мишу не было похоже.

– Наговорит тут…! А «кит», – кто тогда? – Матвей пошел в наступление.