Настроение было – «неважнецкое». Так говорил отец. Все, что было безрадостным, отец называл – «неважнецким». Петрович уже забыл это слово, а тут как-то недавно на вопрос соседа – «Как дела?» вдруг ни с того, ни с сего ответил словами отца: «Неважнецкие дела у всех. С чего у кого-то хорошо будет?» Дядя Витя тогда долго смотрел на него, словно вглядываясь, а потом сказал: «Никогда раньше не замечал, Ленька, как ты на Петьку походишь. Копия отца. Или уж стал теперь таким? Или у меня «смотрево» изменилось. Вылитый отец!» Петровичу было приятно. Отец был уважаемым человеком в селе.

Петрович помнил, как он любил с отцом и мамой идти в клуб. Надевали все праздничное, выходили на главную улицу и медленно шли к нему.

Лет уж десять, как клуба нет. Кто-то купил его, разобрал на кирпичи и увез. Куда? Мужики тогда неплохо заработали. Владелец платил по полтиннику за кирпич. Петрович тогда не стал «калымить». Даже к клубу не подходил. Пришел уже тогда, когда остался лишь фундамент. Нарвал «Иван-Чаю» букет и положил на то место, где была сцена. Быстро клуб разобрали. Строили года два – разобрали и месяца не прошло.

…Вчера звонила Наташка – младшая дочка. Настёна – почтальон забежала, запыхавшись, села, достала телефон, положила его на стол: «Наташка сейчас звонить будет. Подождем». Позвонила. Что сказала?.. Попросила прислать куклу, что стояла в буфете – надо ей. Вспомнила и попросила.

…Эту куклу он купил в городе, когда Наташке было годика два. Может чуть побольше, может чуть поменьше. Их тогда в город на награждение возили. «Победитель соцсоревнования» вручали и год там стоял. Если бы был один знак, то можно было бы посчитать. А так – их вон сколько в коробке. И два ордена. Ордена отдельно. В коробочках.

Да. Любила она эту куклу. Маша. Машей куклу назвала. А внучку –Верочкой… Наташка в декабре родилась, а Верочка в январе. Уже два с лишним годика. …Любила она куклу-то. Даже в лес с собой брала. Потом Маша как-то перебралась в буфет за стекло, а потом все разъехались и старшие и Наташка… А потом жена умерла. Как-то сразу, вдруг. Ничего вроде и не болело у неё. А вот… Умерла.

…Попросила прислать Машу. А и то – Верочке уже больше двух годиков. Конечно, как девчонке и без куклы… расти.

Петрович посмотрел на буфет. Маша стояла на средней полке, прижавшись спиной к большой хрустальной вазе. На правой ножке был один башмачок. Теперь уже розовый. А был красным. Выцвел. Где потеряли и когда второй? «Золушка» – так иногда про себя её называл Петрович. А вслух – нет. Вслух только – Маша.

Красный сарафанчик с белой кофточкой были ей очень к лицу. Голубые глаза и длинная русая коса тоже нравились Петровичу.

«Пришли в бандероли», – говорит. – «Надо! Скучаю!»

Оно конечно, хоть и обжилась в городе, да город ещё долго домом-то не будет. Хотя тоже – живут же люди и там.

...Лежи – не лежи, а вставать надо.

Петрович сел, потрогал рукой спину. Вроде и не очень-то и больно, раз сел. Он опять посмотрел на буфет, потом на стол.

На столе с вечера осталась коробка, которую он приготовил для пересылки Маши.

Сидел, сидел, делал, делал коробку, чтоб той было удобно добираться до нового дома, а потом сшил из занавески матрасик, одеяло, подушечку…

Шил и думал: «Вот ведь руки все никак не доходили. Надо же… Чтоб что-то сделать для кого-то надо… Вот ведь, если бы не позвонила…» Хорошие получились и подушечка, и матрасик, и одеяльце. Хорошие. Теплые и легкие. Удобные. Вспомнил, как смеялась Наташка, когда он тормошил её маленькую:

«Тили-тили балалайка,

На печи сидит бабайка,

Бабайка семечки грызет,

А Наташке не дает…»

Смеялась. Маленькая смешливая была.

Он прошел к плите и поставил чайник.

Разлетелись – кто куда. Птицы вот завсегда домой возвращаются. А… Птицы – они и есть птицы. Человеку надо развиваться. С людьми быть человек должен. С людьми. Как без этого?

Во дворе залаял Дик. Наверняка просто так залаял. А может сказать хочет, что жив еще. Совсем ничего не слышит и видит плохо. Старый уже. Хоть бы до лета дожил. Там теплее будет. Оклематься-то уже не оклемается, а на солнышко посмотрит. Да, старость… Петрович сел за стол, налил чаю.

…Настёна забежала около полудня. Дик даже не вылез из конуры и она пробежала сразу в дом: «Петрович! Давай куклу-то сегодня и отошлю».

Петрович сидел за столом и смотрел на стоящую около коробки Машу. Он ничего не ответил и Настя присела около порога на табуретку.

– Давай чаю попьем. А, Настёна?.. – спросил Петрович, не поворачиваясь.

– Некогда. Надо на почту. Ещё твою куклу надо отправить Наташке… – тихо ответила та.

– Надо, – сказал Петрович. – Так для внучки, чай, Верочки, поди надо-то…