— Семь месяцев, — невольно вырвалось у Дорис.

Она сидела уже на самом конце скамейки. Старуха придвигалась к ней все ближе и ближе.

— Седьмой месяц и седьмой год опасны для супругов, — пояснила с хитрецой старуха. Ей действительно удалось на какое-то время вклиниться в цепь размышлений Дорис.

— Почему? — заинтересовалась она.

— От скуки, — ответила старуха и улыбнулась.

— Я не понимаю, — сказала молодая женщина.

— У вас еще все впереди, — произнесла уборщица, и ее улыбка стала еще шире.

«Болтунья, — подумала Дорис и вновь погрузилась в свои размышления. — Возвратившись домой после окончания военной службы, Андреас будет работать. Я начну учиться, как мне неоднократно предлагал директор нашего магазина. Через несколько лет стану специалистом по внешней торговле. Затем три семестра в народном университете на отделении английского языка — и поездки за границу, встречи с интересными людьми, которые не будут спрашивать, когда выбросят в продажу те или иные дефицитные товары, например черно-красные кофточки. Я буду получать в три, а то и в четыре раза больше денег, чем сейчас, и переберусь из провинциального городка в столицу. Жизнь станет значительно полнее. Я знаю, так будет. У меня есть для этого все данные. И вовсе не потому, что раньше мой учитель, а теперь директор магазина утверждают это. Я знаю себе цену. Но профессия сотрудника ведомства внешней торговли не позволит иметь троих детей, как мы намеревались, в течение ближайших шести лет. К тому же учеба создает трудности: встречи только по вечерам и в праздники, прогулки в саду в одиночестве и бездельничание от скуки на пляжах. В загсе женщина, регистрировавшая наш брак, сказала в своем напутственном слове: „Два человека, намеревающиеся совместно строить жизнь, должны доказать свою любовь тем, что они не только выполняют обоюдные желания, но и готовы уступить друг другу и отказаться от некоторых личных планов“. Пожалуй, как ни жаль, от внешней торговли придется отказаться. Это моя уступка. А теперь, Андреас, твоя очередь!»

У Дорис уже давно составилось четкое представление о том, какой должна быть ее семейная жизнь. Она задолго до встречи с Андреасом знала, что ей хочется иметь по меньшей мере троих детей, собственный домик, пусть даже маленький.

Брак ее родителей был в некотором отношении примером для нее. Семейное счастье есть дело собственных рук — в этом она убедилась, наблюдая за разводами своих школьных подруг и коллег по работе. Никто не мог ее разубедить в том, что главная причина большинства разводов — это раздельная жизнь молодых супругов. Взаимопонимание создается совместной жизнью. Она так и сказала матери. Чтобы скорее возвратить Андреаса домой после окончания срочной службы, любые средства были хороши. И чем сильнее его стремление продолжать службу, тем решительнее должно быть ее сопротивление.

Мать только качала головой и спрашивала, что же Дорис будет делать, если муж, несмотря ни на что, останется при своем решении. Дочь не знала, что сказать, но была уверена, что Андреас своего ребенка и тем самым свой брак не поставит на карту. Разговор у забора казармы поколебал ее уверенность. Его возмущение показывало, насколько прочно было его решение. То, что это решение ему нелегко было принять, она знала, и от этого ее сомнения возрастали. И здесь, на платформе, в долгом ожидании поезда она мучительно искала ответ на вопрос, который поставила ей мать: «А что ты будешь делать, если Андреас согласится и дальше носить военную форму?»

Постепенно на платформе становилось оживленнее. До прибытия поезда оставалось всего восемнадцать минут. Мимо скамейки прошел человек в красной фуражке. Он приветливо поздоровался с уборщицей. Она кивком ответила ему, загасила окурок и бросила его в урну.

— Мой сосед курит трубку, — пояснила она. — Тоже пенсионер, но ему всего шестьдесят восемь. Облегчает себе, как может, существование… Пфенниги тоже на земле не валяются… Ну и как идут дела? Кого ждешь, мальчика или девочку?

Дорис Юнгман смутилась. Она смотрела на себя в зеркало каждое утро и вечер и не находила изменений в фигуре.

— У меня только мальчишки, — не дожидаясь ответа, продолжала старуха. — Сколько хлопот и забот, и когда наконец вырастают, разлетаются в разные стороны и становятся почти чужими. С девочками совсем другое дело. Недаром говорят, что сына получишь, когда выдашь замуж дочь. Я бы хотела с радостью иметь еще девочку. Кроме двух парней, имею я в виду. Мой старший сейчас строит плотину…

Старуха говорила и говорила. А лицо Дорис не выражало ничего, кроме упрямства. «Если Андреас не желает уступить, не уступлю и я, — думала она. — В браке тоже должны быть положения, от которых нельзя отходить. В противном случае может наступить момент, когда принципы равноправия будут нарушены. Поэтому, если Андреас не изменит свое решение, я сделаю аборт».

Грохот приближающегося поезда поднял ожидающих со своих мест. Дорис Юнгман тоже встала. Старушка, не отходя от нее, непрерывно тараторила.

— Девочка или мальчик, я на твоем месте все равно была бы рада, — заверяла она. — Но девочка — лучше. Господи боже! Я вспоминаю Хуго, моего младшего. В двенадцать лет он пролез в окошко к директору школы и наложил ему на ковер целую кучу. Можешь себе представить, какой позор! И что сделал мой муж? Он рассмеялся, вместо того чтобы выпороть сорванца так, чтобы он неделю сесть не мог.

Поезд остановился. Дорис Юнгман нашла место у окошка. Старушка увидела ее, подождала, пока поезд тронется, и помахала рукой, удовлетворенно улыбаясь. Дорис тоже улыбнулась ей сквозь запыленное окно.