— В настоящее время мы с вами коллеги по профессии, — промолвил Бретшнейдер и посмотрел в зеркало.

Тема, которую затронул Шорнбергер, была ему ясна и понятна — его рука с бритвой увереннее заскользила по подбородку.

— Я состою на этой службе недобровольно! — заметил Эгон Шорнбергер.

— Однако вы несете службу добросовестно и с неплохими результатами.

— Спасибо! Для меня это своеобразная переходная ступень от детства к возмужанию. Воинская дисциплина несет в себе что-то полезное, что остается на всю жизнь. Знаете, что проповедует мой старик? Я думаю, вам тоже понравится. Только в армии, говорит он, становятся настоящими мужчинами! И, поверьте мне, я вынужден с ним согласиться!

Карл Хейнц Бретшнейдер смыл с лица остатки пены, подошел к Шорнбергеру и, показав на его предплечье, спросил, казалось бы, безотносительно к теме:

— Что это у вас?

— Где? — Эгон Шорнбергер смущенно оглянулся: — Это? Шрам от прививки оспы, что же еще?

— И это не является она… анах… Это не старомодно. Мне кажется, оспы у нас нет уже около ста лет. И это только потому, что ее прививают.

— Это не сравнение.

— Войны в Европе нет уже около тридцати лет. Но они существуют, война и оспа. Не правда ли?

Эгон Шорнбергер уставился на пузырек с жидкостью для ног.

— Оспа, — пробормотал он. — И мы своего рода защитная прививка. Все ясно.

Карл Хейнц Бретшнейдер улыбнулся под густым слоем пены. Шорнбергер задумался, затем глаза его вновь заблестели.

— Знаете, что я недавно прочитал? — спросил он с триумфом в голосе. — Защитные прививки от оспы будут скоро отменены. Если не верите, можете убедиться сами. Это так!

— С армией произойдет то же самое, — ответил с готовностью унтер-офицер, — если война, как и оспа, не будет нам угрожать. Сказать откровенно, — он пристально посмотрел на абитуриента, — я не знаю в нашей армии ни одного человека, который сожалел бы, если бы в один прекрасный день необходимость в ней действительно отпала. И все, что здесь делаю я, и вы тоже, направлено к тому, чтобы этот день наступил!

В этот момент неподалеку послышался голос Бруно Преллера, который рапортовал дежурному унтер-офицеру:

— Комната три, расквартировано шесть солдат, пятеро налицо, один в ванной. Комната убрана и проветрена. Докладывает дежурный по комнате солдат Преллер.

Дежурный не нашел повода к замечаниям. Он укоризненно покачал головой, когда в комнату бесшумно проскользнул Шорнбергер, пожелал спокойной ночи и вышел.

Через несколько минут Бруно Преллер выключил свет. Кошенц полез под койку, открыл тайник, достал пиво и раздал каждому по бутылке, предварительно натренированным движением открыв их.

— Мне не нужно! — промолвил Андреас Юнгман еще до того, как до него дошла очередь.

— Я приму его дозу, — прошептал в углу Йохен.

Но Кошенц лишь шутливо крякнул в ответ на это предложение. Отказ старшего по комнате был воспринят им молча. Он знал его точку зрения: Андреас Юнгман был за то, чтобы приказы выполнялись неукоснительно. Понятно, он не хотел поднимать скандал из-за одной бутылки на нос. Но впредь он решил не допускать подобного нарушения дисциплины. Ведь суть запрета на алкоголь состояла в том, чтобы пресечь пьянство, которое часто начинается с первой бутылки. Он сам это неоднократно утверждал и, поскольку имел такую точку зрения, не мог позволить себе выпить ни капли.

На Кошенца и Никеля пиво подействовало как снотворное. Едва они успели засунуть пустые бутылки под матрац, как тихие разговоры остальных перестали для них существовать.

Хейнц Кернер держал полупустую бутылку на груди и смотрел в окно. Ему был виден клочок неба, усыпанного звездами. Издали в комнату слабо доносился шум автомобилей, проезжавших по шоссе. Одно замечание Бруно Преллера рассмешило его. Тот заявил:

— Любовь, большая, настоящая любовь, существует лишь у святых.

— Ты с нею еще не встречался, — ответил приглушенно Кернер.

— Ни на кого нельзя положиться.

Гобоист вновь усмехнулся. Две-три минуты ничего по было слышно, кроме храпа Никеля. Затем вновь заговорил Преллер:

— Как вы это улаживаете, ты и твоя жена? По современной моде? Я имею в виду, что ты не против, если твоя жена, пока ты служишь в армии, ходит с кем-то на танцы, ее приглашают в кино или прогуляться на мотоцикле?

— Зачем ей это? — спросил Хейнц Кернер. — Мы ждем, когда сможем это делать вместе. Танцы, кино, мотоцикл — все это у нас будет.

— Ей тяжелее, чем тебе.

— Почему тяжелее? У нее же ребенок!

— Боже мой! Подумаешь, ребенок! — Бруно Преллер с горечью засмеялся. — Я думаю, что при настоящей любви взаимное доверие должно быть главным обстоятельством. При этом условии никто не сажает другого на цепь. Даже если нет ребенка. Они должны в браке чувствовать себя так, как будто они холостые. Так указано в первом коринфском кодексе!

Здесь включился в разговор Эгон Шорнбергер.

— Брось ты всех своих коринфцев! — прошептал он с жаром. — У древних рыцарей на этот случай имелись «пояса девственности»! И доверие и безопасность!