Андреас Юнгман выпрямился и спустил ноги с кровати. Странная тишина установилась в комнате. Из почти невидимого, едва мерцающего и покрытого пеплом огонька головешки вдруг возникло пламя. Хейнц Кернер положил свой гобой на колени и внимательно смотрел на всех. Шорнбергер возвратился от двери.

— Ну-ну-ну! — проворчал Бруно Преллер. — Оставьте это хотя бы сейчас!

— Что оставить? — спросил Андреас. Он посмотрел на всех по очереди.

Эгон Шорнбергер не отвел взгляда.

— Если серьезно, — сказал он без малейшей иронии в голосе, — я не нахожу этому объяснения, Андреас. Ты же имеешь отличную профессию, жену, полный кошелек и полную свободу… В армии ведь тебе лучше не будет!

— Его прямо-таки тянет в армию! — прокричал Йохен Никель. — Так бывает!

В этот момент терпение Андреаса Юнгмана лопнуло. Он вскочил, в два шага достиг насмешника, схватил его за лацканы куртки и начал трясти восклицая:

— Хватит! Довольно! — Лицо его стало бледным как мел. Все находившиеся в комнате замерли. — Открой свои уши, да пошире, Йохен! Так широко, насколько можешь, слышишь? То, что я тебе сейчас скажу, я скажу в первый и последний раз, но ты должен запомнить это, если не хочешь крепко поссориться со мной.

Йохен Никель напрасно старался освободиться. Он умоляюще посмотрел на Кошенца, но тот покачал головой: сам расхлебывай, приятель.

— Классовая борьба, классовая задача! — Глаза Андреаса Юнгмана сверкали. — Для меня это не просто слова. Я не ищу легкой жизни, черт побери! И если до тебя еще не дошло сквозь твою толстую шкуру, то знай: то, что ты называешь «под знаменами», для меня как раз то место, где я сегодня, завтра, а возможно, и в последующие годы смогу сохранять самое ценное, что мы только имеем, — мир! Именно мир! А если ты сейчас ухмыляешься и даже пытаешься насмехаться… Мне очень жаль, Йохен, но в таком случае ты получишь от меня такую взбучку, о которой будешь вспоминать даже будучи пенсионером, можешь на меня положиться! — Мягким толчком он отпустил его.

Йохен Никель поправил свой поясной ремень и молча пошел к двери. Эгон Шорнбергер снял только что надетую фуражку и пригладил волосы ладонью. Михаэль Кошенц смотрел то на Йохена Никеля, то на Бруно Преллера. Андреас вновь растянулся на кровати, как бы говоря: конец дебатам!

— И тем не менее, — заметил Эгон Шорнбергер осторожно, — это не укладывается в моей черепной коробке!

— Ты что собираешься изучать? — спросил Андреас абитуриента. На его лице вновь медленно проступала краска.

— Химию, — ответил Эгон Шорнбергер. — Хочу стать дипломированным химиком.

Йохен Никель дернул Михаэля Кошенца за рукав. Гигант последовал за ним с большой охотой.

— Итак, пока! — бросил он и вышел из комнаты.

Из коридора послышался голос Никеля:

— Граждане, запирайте на замок девиц, выходят вольные стрелки!

Бруно Преллер усмехнулся. Его тоже тянуло последовать за ними, но он пока не спешил.

— А почему именно химию? — спросил Андреас абитуриента.

— Почему, почему… Действительно, почему? — Шорнбергер сдвинул фуражку на затылок и просунул большие пальцы под ремень. — Потому что я нахожу в этом удовольствие. Во всяком случае, так мне кажется. Поскольку в химии есть еще белые пятна. Загадочные явления. Удивительные возможности…

— Могу предположить, что на свете еще есть люди, собирающиеся стать химиками, разработать новые, более совершенные лекарства, средства, чтобы штаны носились дольше или продуктов стало больше. К примеру! — Андреас Юнгман внимательно посмотрел на абитуриента.

Эгон Шорнбергер взглянул на часы:

— Теперь, пожалуй, уже нет смысла идти.

— Тем не менее, — проговорил Бруно Преллер. Он рассматривал в карманном зеркальце свой галстук. Убедившись, что все в порядке, он закрыл дверцу шкафа. При этом взгляд его скользнул по картине с распятием.

— Мой отец помнит еще старого Хайно Ранкевитца, которого у нас в свое время слушала половина деревни, — начал Хейнц Кернер.

Эгон Шорнбергер снял ремень и расстегнул куртку. Он сморщил нос, ибо догадывался, куда клонит гобоист.

— Дедушкина пыль, — заметил он устало. — Лучше играй в дудку дальше!

Хейнц Кернер покачал головой.

— С тобой станешь умнее! Только потому, что имеются люди, подобные Андреасу, нашему Лаппен-Калле и лейтенанту, ранкевитцы уже не имеют больше решающего слова в нашей деревне. Или здесь, в армии. Да и вообще, парень, такому интеллигентному человеку, как ты, это должно было быть понятным уже давно!

— Точно, — подтвердил Бруно Преллер. Его рука лежала на ручке двери. — Но бог знает почему я не улавливаю необходимости оставаться в армии на три года или там на десять лет… Даже за две тысячи в месяц! Ну а сейчас — пока!